— И все-таки… Я боюсь, что на нашей свадьбе будет изрядное количество полицейских…
Она порывисто отодвинулась:
— Полицейские на нашей свадьбе? Это кто же их туда пригласит?
— Их никто никогда и не будет приглашать, дорогая, они сами приходят… Ты же понимаешь, что если все друзья наших родителей будут присутствовать на нашем бракосочетании, это будет самое великолепное сборище «багаленти»[1] за последние тридцать лет! Не думай, что полиция упустит возможность проверить, не утратили ли их «протеже» свою былую спортивную форму, и освежить в памяти их лица. Мой тебе совет: носи свое колье дома за закрытыми дверями, иначе ты рискуешь провести свой медовый месяц в Бометте[2]…
— Это было бы несправедливо.
— А та, у которой стянули колье в Каннах, ты думаешь, она находит это справедливым?
Заметно растеряв свою уверенность, Пимпренетта задумалась:
— Но ведь прошло уже так много времени…
— А если у тебя украдут твое колье, тебе что, будет наплевать на это через пятнадцать лет?
— О, нет.
Недовольно надувшись, она добавила:
— Ты меня совсем запутал своими историями! Чего же ты хочешь в конце концов?
— Ты считаешь, что будет лучше, если я совсем ничего не буду делать?
— Можешь ты работать?
— А чем же я занимаюсь, по-твоему?
Он взял ее руки в свои.
— Послушай меня, Пимпренетта. Я люблю тебя больше всего на свете и не хочу тебя потерять… А ведь это произойдет когда-нибудь, если ты будешь продолжать этим заниматься. Сколько лет твой отец провел в тюрьме?
— Я не знаю…
— А твоя мать?
— О, мама! Не очень много… Наверное, меньше, чем твоя.
— Да, я свою мать почти не знаю. По воскресеньям бабушка водила нас посмотреть на нее через решетку… и ты хочешь, чтобы наши дети жили, как мы?
— Н…е-т.
— Чтобы они стали ворами, как все наши родственники?
Потрясенная, она поднялась.
— Повтори, что ты сказал, — произнесла она, пылая румянцем.
— Что наши родители и вся наша родня — сплошные воры.
— А!.. Теперь я поняла… Это… это ужасно! Ты просто чудовище, Бруно! Как ты смеешь оскорблять тех, кто произвел нас на свет? И ты еще утверждаешь, что почитаешь Богоматерь, которую ее божественный сын целовал у подножия своего креста?
Он с раздражением всплеснул руками:
— Ну при чем тут это?
— Как говорится: «Почитай отца и мать своих».
— Когда они достойны почитания.
— Может, ты еще скажешь, что мой отец вообще негодяй?
— А кто же он еще? Он целыми днями обворовывает государство!
— Он не ворует у государства! Он просто отказывается подчиняться законам, с которыми не согласен.
— Все преступники утверждают то же самое.
— Но мой папа никогда никого не убивал!
— По его вине немало людей провели часть своей жизни в тюрьме, по его вине таможенники убивали контрабандистов, работавших на него, по его вине погибали таможенники, оставляя вдов и сирот. И ты еще будешь утверждать, что твой отец не самый отъявленный негодяй?
— Я этого тебе никогда не прощу, Бруно! По какому праву ты смеешь так говорить? А твой отец…
— Я думаю точно так же и о своем отце, если это может тебя утешить.
— Ты попадешь в ад!
— В ад? Только за то, что я хочу, чтобы ты была честной и чтобы наши дети воспитывались в уважении к закону своей страны? Ты что, совсем чокнулась?
— Так, теперь давай, оскорбляй меня! Прав был Ипполит!
Бруно пришел в страшную ярость, услышав имя Ипполита, своего сверстника, который уже давно вертелся вокруг Пимпренетты.
— В чем же, интересно узнать, он был прав, этот Ипполит?
— Когда уверял меня, что я с тобой не буду счастлива.
— А с ним будешь, да?
— Почему бы и нет?
— Хорошо, я понял! А я-то, когда воевал в Алжире, отказывался верить тому, что мне писали, будто ты гуляешь с Ипполитом!
— И ты разрешал писать тебе разные пакости обо мне? Ты верил этому вранью? Вот как, значит, ты на самом-то деле относишься ко мне?
— Но ты сама заговорила об Ипполите.
— Плевать я хотела на твоего Ипполита! Но я выйду за него замуж — тебе назло!
— Ты выйдешь за него замуж, потому что тебе нравится его рыбья морда.
— Он вовсе не похож на рыбу.
— Ах, как ты его защищаешь!
— Я его защищаю, потому что ты на него нападаешь!
— А я на него нападаю, потому что ты его любишь!
— Ладно, пусть будет так, я его люблю! Он станет моим мужем и позволит мне носить мое колье! Он не будет обзывать меня воровкой!
— Конечно, потому что он сам вор и закончит свои дни на каторге!
— Ну хорошо, Бруно!.. Я с тобой расстаюсь… Я тебя больше никогда не увижу… и ты не станешь отцом моих детей!
— Тем хуже для них!
— Это потому, что ты не хотел бы иметь детей, у которых мать — воровка, да?
— Единственное, чего бы я хотел, так это никогда не возвращаться из Алжира. У меня там были друзья, храбрые парни, которых убили. Но почему же не меня? Это бы всех устроило, и по крайней мере я был бы мертв, не зная, что ты мне изменила!
Мысль о том, что ее Бруно мог быть убитым, заставила Пимпренетту забыть обо всем на свете. Она бросилась к нему на грудь и залилась горючими слезами, сжимая его руки.
— Не говори так, Бруно! Я тебя умоляю! Что же со мной станется без тебя? Я сделаю все, что ты захочешь. Даже поступлю работать служанкой, если ты будешь настаивать.
— Но, Ипполит…
— Плевать мне на твоего Ипполита! К тому же у него рыбья морда!
