Пожар страсти - [48]

– Думаю, ты добиваешься развода, – заметил Джерри.

– Ты прав, – отозвался Арни так спокойно, словно развод – простое и обыденное дело.

– У многих детей из моего класса, – важно сообщил Джерри, – родители в разводе. Но они живут со своими матерями. А отец приезжает навестить их.

Арни кивнул.

– Поскольку вы можете видеть их обоих и все счастливы, нет причин для беспокойства.

Эмма широко раскрыла глаза, губы у нее задрожали.

– Ты счастлива, мама? Неужели ты не хочешь жить в нашем доме?

«В нашем доме… Как на это ответить?»

– Мы можем иметь два дома, жить по очереди в каждом и быть счастливыми.

«Как мне это сделать? Еще минута – я и сломаюсь».

Францина словно поняла, насколько Гиацинта близка к этому, и, поднявшись из-за стола, бодрым голосом проговорила:

– Дети, мы обсудим это позже. А сейчас доставайте из холодильника торт, он сверху полит шоколадом и взбитыми сливками, и его нужно съесть сейчас. Так что каждый из вас возьмет свою тарелку и поможет мне очистить стол. Ваша мама готовила, а теперь наша очередь.

Сидящая напротив окна Гиацинта увидела при свете уличного фонаря, что пошел мокрый снег.

– Снег! – воскликнула она и вскочила из-за стола, надеясь совладать со слезами. Она поняла, что Арни хочет помочь ей. В нем трудно заподозрить такую деликатность, однако он проявлял ее уже не впервые.

Десерт был превосходный – все было сделано по рецептам из бабушкиной книги. Все молча с аппетитом и удовольствием ели. И лишь Францина едва прикоснулась к нему. Когда с тортом покончили, она сказала:

– Гиацинта, сегодня был длинный день, сейчас уже поздно. Поднимись наверх с Джерри и Эммой. Вам есть о чем поговорить. А я пока уберу.

Это означало: поговори с ними о разводе. Я не могу этого сделать, потому что ничего сама не знаю об этом.

Францину раздражали даже блюда, которые были частью приданого Гиацинты. Джим настоял на том, чтобы подарить их, после того как дочь сказала, что они невероятно дорогие. Францина отчетливо помнила тот день – морозный и снежный, похожий на нынешний. Но кто мог предвидеть, что такое случится? Даже ей подобное не приходило в голову.

– Позвольте помочь вам, – предложил Арни. – Как холостяк, я умею все.

Джеральд тоже любил быть полезным, особенно вначале, когда втирался в доверие. Однако Арни совсем другой. Он нравился Францине.

– Если вы в самом деле хотите мне помочь, – отозвалась она, – расскажите, что происходит с вашим партнером. Гиацинта все скрывает. Ситуация очень трудная, и я места не нахожу от тревоги.

Арни вздохнул.

– Если бы я мог что-то вам рассказать, то непременно сделал бы это. Я с большой симпатией отношусь к Гиа, и мне не нравится то, что она отделена от детей. Это неправильно. Но я ничего не могу вытянуть из Джеральда, поэтому отказался от попыток что-нибудь выпытать. Ситуация весьма деликатная.

– Понимаю. Партнеры не разрывают деловых отношений, если у одного из них возникли семейные проблемы.

– Верно. Джеральд – блестящий хирург и… – Арни смущенно улыбнулся, – ведет бурный образ жизни. Как звали того парня, кто хотел обладать всеми женщинами? Дон Жуан?

– Значит, именно на это он тратит свое свободное время?

– Не думайте, что Джеральд не уделяет внимания детям. Он обожает их. У детей замечательная няня, которая проявляет трогательную заботу о них. Джеральд любит похвастаться детьми. Гордится ими.

– Ну да, потому что они оба красивы.

– Джеральд пытается поговорить с Гиа, но она вешает трубку.

– Она не может разговаривать с ним, Арни. Для нее это невыносимо. Он убил в ней веру в людей… Или почти убил, потому что Гиацинта все же доверяет вам.

– Надеюсь, что это так. Я готов сделать все, чтобы помочь ей.

– Видит Бог, я тоже, но до тех пор, пока она или кто-то другой не скажет, что у нее на душе, я ничего не могу сделать. Я все время думаю о том, как она останется одна в доме, когда мы уедем. – Францина тяжело вздохнула. – Такая нежная и доверчивая! Всегда доброжелательная! Даже ребенком она была добра в отличие от других детей, маленьких эгоистичных созданий. Ведь Гиацинта всегда была такой… порядочной. Вы знаете об этом?

Арни кивнул.

– Конечно, знаю.

Молодые тополя в соседнем дворе отбрасывали темно-синие тени на чистый снег. Гиацинта, позабыв о холоде, одиноко стояла у открытых дверей и смотрела на четкие ровные полосы. «Хорошо бы написать этюд акварелью», – подумала она.

Все уехали. Дом опустел; ни мокрых полотенец на полу в ванной, ни разбросанных в зале игрушек, ни настольных игр на кухонном столе. Стояла полная тишина.

Они плакали. Даже мальчик, хотя и стремился казаться мужественным, поскольку был на три года старше сестры, в конце концов не выдержал. Он спрашивал, не виноват ли, не сердита ли мать на него за непослушание. Или, может, отец сердится на него за то, что он дразнит Эмму?

– Я буду каждый день звонить вам, – пообещала Гиацинта. Да, она обещала и объясняла, говорила, как любит их; неуклюже извинялась за то, что бабушка больна; успокаивала детей, и они наконец заснули.

Итак, дети уехали. «Может, похитить их, – думала Гиацинта, – и продать этот дом? Он записан на мое имя. Воспользуюсь небольшими деньгами, которые оставил отец, да и Францина мне поможет, а также братья, если понадобится. Продам дом, а затем заберу детей и уеду из страны как можно дальше: в Австралию, в Сибирь – куда угодно, лишь бы скрыться».