Пожар страсти - [46]

– Это самое удачное время. Я вообще люблю ранний обед.

Едва в телефонной трубке прозвучал отбой, Гиацинте захотелось позвонить Уиллу и отказаться, но она не знала, как с ним связаться. Что ж, теперь уже поздно. Она в сердцах выругала себя.

Впрочем, это избавит ее от долгого, тоскливого вечера, когда надоедает читать, слушать музыку или смотреть телевизор, приходится преодолевать желание плакать. Когда остается лишь лечь в постель и прислушиваться к ночным звукам.

Поднявшись наверх, Гиа посмотрелась в зеркало. Мойра сказала, что выглядит она великолепно, хотя для этого не было никаких оснований. Вряд ли то, что она похудела, благоприятно скажется на ее лице. Тем не менее, оглядев себя, Гиацинта решила, что выглядит вполне прилично. Щеки не запали, хотя под глазами появились тени. Из-за этого глаза казались больше и выразительнее. Благодаря длинным волосам, ниспадавшим на щеки, Гиацинта напоминала женщину эпохи Ренессанса – не красивую, но интересную, даже загадочную.

– Вернись на землю. Ты самая настоящая дура! – воскликнула она и укоряла себя до тех пор, пока не зазвонил телефон. На сей раз это оказалась Францина.

Они, как всегда, поговорили коротко. Между ними существовал молчаливый уговор не касаться того, что их разделяло. Францина хотела знать планы дочери на день.

– Меня пригласили сегодня вечером на обед, – сообщила Гиа и объяснила, кто такой Уилл Миллер.

– Гиацинта, ты не должна этого делать. Ведь Джеральд узнает, что ты якшаешься с мужчинами, а он и без того много имеет против тебя.

Гиацинта почувствовала холодок. Если бы Джеральд имел против нее только это!

– Ты права, – согласилась она, – хотя все это совершенно невинно. Я же говорю, это из-за платья, которое я сшила для Эммы.

– Все равно. Тебя не должны видеть с другим мужчиной до тех пор, пока ты не получишь развод и документы. И если ты хочешь получить твоих…

Детей – вот что она имела в виду. Гиацинта пообещала, что это будет единственный раз.

– Я не знаю его телефона, поэтому не могу отказаться.

– Ну, в таком случае пойдите туда, где вас никто не знает. Будь осторожна.

Гиацинте не удалось проявить осторожность. Облюбованный Уиллом мясной ресторан в мотеле, в получасе езды от города, пользовался популярностью в теплое время года и по уик-эндам, но его редко посещали среди недели и в декабре во время дождей. В большом зале было не более трех или четырех пар. Горел камин, люди тихо беседовали.

– Здесь очень уютно, – заметила Гиацинта.

– Я надеялся, что вам понравится.

– Но ведь вы не знаете меня.

– Людей обычно чувствуешь.

– Иногда можно ошибиться.

– Это верно.

Гиацинта не знала, как завязать разговор. Ведь после замужества она встречалась только с мужьями знакомых женщин и обычно в присутствии мужа.

Уилл снял очки.

– Я пользуюсь ими только для чтения, а находясь на работе, надеваю их, чтобы не потерять. Я часто теряю вещи: ключи от машины, перчатки – в общем, все.

Гиацинта понимающе улыбнулась. Его глубоко посаженные глаза казались и веселыми, и серьезными.

– Так расскажите мне о Стивене Спендере, – попросил Уилл. – Вы проштудировали полное собрание его сочинений?

– Да, я брала его с собой во время поездки во Флориду. Мне хотелось бы знать этого человека.

– Да, такое ощущение возникает, когда читаешь или видишь что-то значительное. Я хотел бы познакомиться со скульптором, изваявшим статую Линкольна в Мемориале. Поэтому я понимаю вас. Вам нравится Флорида?

– Я мало знаю ее. Это был кратковременный визит.

Уилл ждал продолжения, а Гиацинта между тем пришла в смятение, укоряла себя за то, что оказалась здесь.

– В чем дело? – мягко спросил он. – У вас постоянно меняется выражение лица.

– У меня много забот, – ответила Гиацинта. – Я оформляю развод.

– Вот оно что. Меня удивило, что вы живете одна в таком большом доме. Чем же вы занимаетесь, ожидая того момента, когда все худшее останется позади?

– Ну, я ведь художница, хотя в последнее время работаю не так много, как следовало бы.

– Вы работаете дома?

– Да, у меня хорошая студия.

– Позволите мне взглянуть на ваши картины?

– Конечно, но боюсь, вы будете разочарованы.

Не ответив на ее последнюю реплику, Уилл спросил о платье, которое она шила для Салли Додд.

– Я едва начала его и жалею, что взялась за это.

– Но вы обещали, и она ждет его.

– Я сошью платье.

– Ко времени ее круиза, помните?

– Да, да! – И снова повторила: – Я сошью его.

У него были такие внимательные глаза! Они напоминали опалы светло-серого оттенка, и в них при свете канделябра мелькали зеленые искорки. От этих глаз ничто не укроется; они пронизывают насквозь, видят недоговоренность и фальшь. Нет, она больше не станет встречаться с ним.

– Где вы научились шить?

– Меня научила бабушка. Она родилась в 1910 году. И умеет блестяще делать все – готовит обед, печет печенье, вяжет ковры.

– У меня была такая прабабушка. Я ее не знал, равно как и вторую. Но та была совсем иной. Она работала вместе с мужем в самом первом магазине Р. Дж. Миллера. У нас есть выцветшая фотография этого магазина в Оксфилде, сделанная в 1879 году. Супруги стоят у входа, а неподалеку – двухместная коляска с откидным верхом. Улица в самом центре Оксфилда, широкая и страшно грязная. Интересно, что они сказали бы, увидев улицу сейчас? – Уилл усмехнулся. – Говорят, они были прекрасной парой. Чем внимательнее изучаешь генеалогическое древо, тем более добродетельными кажутся твои предки.