Пожар страсти - [47]

Он стал рассказывать о том, как развивалось дело. Гиацинта с интересом слушала его. Дочь химика, жившего на жалованье, и жена доктора, она почти ничего не знала о бизнесе и связанном с ним риске.

Мало-помалу Гиацинта успокоилась. Уилл рассказал ей о том, что много путешествовал, видел Бирму и Тибет, но в отличие от других не хвастал этим, а держался очень скромно.

Возвращаясь через город, они прошли мимо витрин магазина Миллера, мимо улицы, где находился остов сгоревшего здания Арни.

– Я случайно оказался здесь в то утро, – сказал Уилл. – Зрелище было страшное. Собралась толпа, приехали машины «скорой помощи». Из разбитых окон вырывались огромные языки пламени. Говорят, это был поджог.

– Я не знала.

– Это было почти новое здание, несравнимое с расположенными старыми, по ту сторону площади, – это ведь настоящие ловушки в случае пожара. Они внушают беспокойство. Если бы это зависело от меня, я бы снес их и построил новые, оборудовав соответствующей защитой. Но многие люди не хотят расставаться со старым и привычным.

Всю оставшуюся часть пути Гиацинта почти не слушала его. Ей казалось, что над ее головой занесен меч.

У двери Уилл взял Гиацинту за руку.

– Я хотел бы снова увидеть вас, – сказал он, – но не смею проявлять настойчивость. Надеюсь, скоро ваш развод останется позади.

– Я тоже надеюсь.

– Я уезжаю в Нью-Йорк и увижусь с вами по возвращении.

Глядя, как он удаляется, Гиацинта снова подумала: какой-то молодой девушке повезет.

«Но я уже не увижу его. Уилл наверняка думает, будто я хочу этого, но это не так. Я не хочу никакого мужчину, никакого вообще и никогда».

Гиацинта накрывала рождественский стол с таким старанием, словно давала официальный обед на двенадцать персон. Четыре свечи окружали подарок от Арни – розовые и красные гвоздики в роскошной серебряной чаше. Молоко для детей было налито в винные бокалы. Она следовала семейным традициям во всем – от фарфора до орехов и фиников.

Нарядно одетые, все заняли свои привычные места. Джерри и Эмма, гордая и счастливая в своем новом розовом платье, сели слева от Гиацинты, а Францина – справа. Лишь состав семьи изменился. Стул Джима стоял возле стены. А стул, на котором в прошлом году сидел Джеральд, занимал Арни, делавший все возможное, чтобы атмосфера была праздничной и теплой.

Гиацинта тоже прилагала все усилия к тому, чтобы избавиться от щемящего ощущения безвозвратно уходящего времени: ведь через несколько дней все закончится. Веселье было наигранным. Прошедшие две недели она обманывала себя, изображала радость, занималась приготовлениями, покупала подарки, пекла и готовила, даже открыла две двери в спальни, прежде запертые. Начался снегопад, и Гиацинта купила новые санки, в том числе и для себя. Они отправились кататься, взяв с собой сандвичи и какао в термосе. Гиацинта даже разговаривала с детьми и при этом не плакала. Если уж этого до сих пор не произошло, она не расплачется и тогда, когда наступит время прощания.

Эмма громко сообщила:

– Во Флориде не идет снег. Мама, слышишь меня? Я сказала, что во Флориде снег не идет.

– Это все знают, – заметил Джерри.

– Ну и что?

Прошлым летом Эмма либо расплакалась бы, либо возмутилась, услышав подобную реплику. Сейчас она выразила презрение. Если вы не видите ребенка каждый день, ждете встречи с ним недели и месяцы, то заметите, как он изменился.

– Как поживает Чарли? – спросила Гиацинта.

– Он больше не делает пипи в доме. Папа научил его это не делать.

Гиа бросила взгляд на Францину. Странно, но дети очень редко вспоминают отца, однако всякий раз при его упоминании выражение лица Францины меняется. Зная ее живой характер, нетрудно заметить, что она притихла. И хотя Гиа надеялась, что мать все-таки поддержит разговор, молчание на этот раз нарушил Арни:

– Расскажи о моей новой лошади, Джерри.

– О да! Это теннессийский скороход. Видели бы вы, какой он огромный! И знаешь, какого окраса? Пегий! То есть с пятнами. Коричневые пятна на белом. Я не могу на нем ездить, он слишком велик. Но дядя Арни учит меня ездить на пони.

– Няня иногда берет меня на конюшни, – вставила Эмма. – И тогда я могу покататься. Папа туда не приходит. Он любит свою лодку. Он катает нас на лодке. У нее есть паруса.

– Здорово. – Гиацинта улыбнулась. «Лодки и лошади, – подумала она. – Они лишь величиной отличаются от игрушек. Мы оба покупаем любовь. Но ни слова не говорим против Джеральда. Не отравляем детей. Это только причинит им боль. Все элементарно. Францина тоже это понимает».

– Когда ты поедешь с нами во Флориду, мама? – спросила Эмма. – Я скучаю по тебе.

– Эмма плакала, – сказал Джерри. – Я не плакал, потому что старше, и потом объяснил ей, что мы можем сюда приехать и навестить тебя. Так сказал папа.

Но тут Эмма взвыла:

– А почему? Почему мы должны приезжать сюда, чтобы увидеть маму?

Никто из взрослых не поспешил с объяснением. Наконец Францина сказала:

– Видишь ли, бабушка больна, и мама должна остаться с ней.

– Бабушка тоже может приехать во Флориду.

– Нет, Эмма. Она слишком стара.

– Ну тогда ты с ней оставайся. Я хочу, чтобы мама приехала во Флориду.

«Ну почему бы ему не умереть? – подумала Гиацинта. – Вот умер бы – и оставил всех нас в покое. Так нет же, он намерен жить до ста лет. Значит, тогда должна умереть я…»