Задыхаясь, он бросился к берегу, оступаясь и скользя вниз по склону холма. Узелок нещадно колотил его по спине.
– Подождите, я вам говорю! – орал он. – Прекратите!
Крейгар, шатаясь, повернулся, его красное, загорелое лицо блестело в лучах послеполуденного солнца. Скрючившийся на земле Папаша испустил долгий, пронзительный вопль. Ему ответил хоровой стон сородичей. Фрэнк решительно остановился перед Крейгаром.
– Уберите ружье! – скомандовал он. – Он не может войти в реку, они же вам твердят об этом. Старый идиот, если бы вы хоть что-то кумекали в их языке! Вы что, не знаете, что беременным у них запрещено входить в проточную воду?
– Беременным? – ошалело переспросил Крейгар.
– Вот именно. Папаше. Он же беременный!
– Ты что, сдурел? Он? – Крейгар разразился громовым хриплым хохотом и огромной ручищей отодвинул Фрэнка в сторону. – Я сейчас лопну от смеха. Он… – Крейгар прицелился. Фрэнк отчаянно повис на руке, пытаясь вырвать ружье.
– Это ваша работа! – Его молодой голос звенел от гнева. – Папаша говорит, что забеременел от солнца, когда вы вчера привязали его к кольям. Вот почему у них запрещено подставлять солнцу живот. После того, что вы с ним сделали, ему нельзя входить в реку. Это все из-за вас! Из-за того, что вы с ним сделали!
– Что ты сказал… – Крейгар внезапно обмяк. Ружье закачалось в его неожиданно ослабевших руках и неловко соскользнуло на землю. Оба не обратили на это внимания. – Ты хочешь сказать, что я… – он оттолкнул Фрэнка и попятился. Глаза его остановились на Папаше, который внимательно следил за каждым их движением. Крейгар перевел взгляд на ружье. Лицо его исказилось от смущения.
– После стольких лет… – едва смог выговорить Крейгар, тяжело задышав. – Пятнадцать лет прошло, а я чуть… – он совсем задохнулся, и ему пришлось замолчать. Глаза его расширились от ужаса, нижняя челюсть поехала вниз.
– Фрэнк… – прохрипел он, задыхаясь и прижав правую руку к левой стороне груди. В лучах заходящего солнца лицо Крейгара казалось багровым. Ноги его подогнулись, и Фрэнк, не успев подхватить его за плечи, рухнул рядом с ним на песок.
Стоя на коленях, Фрэнк склонился над распростертым телом. Ему стало страшно. Крейгар лежал, разбросав ноги, совсем как пьяный, как Папаша, привязанный к вбитым в землю колышкам. Только на этот раз он лежал совершенно неподвижно, с широко распахнутыми глазами, открытым ртом, застывший и бездыханный.
– Крейгар! – заорал Фрэнк.
Отведя от трупа округлившиеся от ужаса глаза, он увидел, что аборигены окружили его со всех сторон, сомкнувшись в живую цепь вокруг того места, где упал Крейгар. Поймав его взгляд, вперед выступил Папаша. Он разразился речью о законах, обычаях и долге, и все остальные напряженно внимали ему, усевшись на землю плотным кольцом.
А когда все было кончено (причем не совсем так, как хотелось, потому что человеческая кровь не высыхала и не превращалась в аккуратные красноватые кристаллики, а почти полностью впитывалась в землю, и даже самые прилежные сборщики так ничего и не нашли), то оказалось, что лишь один из них не принял никакого участия в деле. Все это время Шеп простоял в стороне, рыдая и беспомощно заламывая свои голубые руки.
– Несправедливо, – всхлипнул он, когда они, наконец, отступили от того, что осталось от Фрэнка. – Я любил его. Он мог стать для меня тем, чем старый краснолицый человек был для тебя.
– Любовь – это мелочь, ради которой нельзя отступать от правил, – ответствовал Папаша. Ты видел, что он сделал. И все видели. Ничто не может быть ужаснее, и никто не может быть отвратительнее сына, чей мерзкий поступок убивает его доброго отца.
С этими словами он опустился на землю.
– А теперь, – печально сказал он, обращаясь к своему семейству, – мы остались и без краснолицего человека, и без молодого. Давайте сядем и дадим волю слезам, ибо теперь мы совсем одни в этом жестоком мире, и некому указать нам путь, некому позаботиться о нас, и никто не может сказать, что с нами будет. Отныне и во веки веков мы покинуты и одиноки.
И они уселись в круг на берегу не ведающего устали потока.
