Поздравляю, желаю счастья! - [6]

В ванной мама говорила решительно и твердо:

— Можешь ничего не говорить. Я и так все понимаю. Она выгнала тебя, и теперь тебе плохо. Но это не дает тебе нрава безвылазно сидеть в нашей ванной!

Папиного ответа я не услышала — если он вообще что-то ответил. Через минуту в ванной раздался грохот — как будто ванна пошатнулась и ударилась о кафель.

Открыв дверь, я увидела, что папа стоит посреди ванной, мама — в нескольких шагах, с улыбкой протянув к нему руки. Я не верила собственным глазам. У нее порозовели щеки. Папа смотрел на нее, несмело улыбаясь.

— Браво! Вот видишь, совсем нетрудно! Надо взять себя в руки, Фред!

— Папа! — закричала я, бросаясь ему на шею: теперь-то уж мы снова станем нормальной семьей! А в нормальных семьях дети часто бросаются папе на шею, и папа обнимает и крепко прижимает их к себе. И гладит по спине, чтобы они никогда больше не чувствовали себя одинокими и замерзшими.

Но мы не были нормальной семьей. Папа не обнял меня и не прижал к себе. С испуганным видом он сделал несколько неуверенных шагов, словно и в самом деле забыл, как надо ходить. Через несколько секунд он снова оказался в ванне.

— Прости, прости! — пропищала я.

— Жаль, — вздохнула мама. — Ты не виновата, Элли.

Она обняла меня, и мы вместе вышли в коридор. Мама погасила свет. Как будто в ванной никого не осталось.

Не знаю, сон это был или просто мысли: не может у человека быть папы, который все время лежит в ванной. И в мальчика, похожего на собаку, нельзя влюбиться. Мальчика, теплого и мягкого, как собака, который, к тому же живёт на дереве. А сестра, которая только и делает, что спит, — такое бывает?

Что бывает, и чего не бывает?

Красные цифры будильника светились в темноте, и я понимала, что надо что-то делать.

Дверь в мамину комнату была приоткрыта, и я прокралась внутрь. Папина половина кровати по прежнему пустовала.

— Папа не должен жить в ванной.

— Знаю. Но ты же не собираешься принять ванну прямо сейчас? — зевнула она и забралась под одеяло.

— Ты больше не любишь его? Совсем не любишь?

— Кого? — она бросила на меня испуганный взгляд, высунувшись из-под одеяла.

— Папу, кого же еще!

— Люблю, конечно. Поэтому мне и больно от его предательства.

— Но откуда тебе знать, что… — я не могла подобрать слов, но она и так поняла.

— А куда он, по-твоему, уходит, когда его нет дома? У него точно есть другая, просто он ей надоел. Потому и вернулся…

Она снова нырнула под одеяло, и оттуда раздались всхлипывания.

— Мама!

— Угу.

— Иногда не получается быть собой… иногда в человека как будто бес вселяется и говорит разные вещи…

— Элли, умоляю, не бери пример с сестры, ты же знаешь, до чего этак можно докатиться!

Мама выбралась из-под одеяла, лицо ее побледнело.

— С тобой такого не бывает? — настаивала я. — Неужели ты никогда не совершаешь поступков, о которых потом жалеешь?

— Да, но это совсем другое! — вздохнула она с облегчением. — Я думала, ты имеешь в виду… ну, ты понимаешь… Как Лу. Это уже болезнь.

— А ты здорова?

— Надеюсь, — ответила она, и голос у нее снова стал испуганным.

— А папа? Он здоров или болен?

— Он… он безнадежен! — всхлипнула она. — Абсолютно безнадежен! Разве он имеет право так себя вести?!

— Спокойной ночи! — сказала я. — Ты не ответила на мой вопрос, но мне пора.

Перед тем как отправиться в свою комнату, я наведалась в туалет.

Папа спал, натянув махровое полотенце до самого подбородка. Лицо его было спокойным и умиротворенным.

— Папа! — прошептала я.

Он чуть пошевелился, но глаза не открыл. Я наклонилась и поцеловала его в лоб.

— Все будет хорошо, — сказала я, зная, что так оно и будет.

Я была уверена, что в жизни все можно исправить и наладить.

Поворотный момент

Так оно и было: все наладилось, по крайней мере, с Ругером Похоже, он привык к людям, которые говорят не подумав.

Мы сидели на каменной ограде, он болтал ногами. На этот раз дождя не было: просто в какой-то момент мы почувствовали, что теперь можем встречаться в любую погоду.

— Иногда я сама не понимаю, что на меня находит… — начала было я.

— Знаю, — ответил он, — как будто в тебя кто-то вселяется.

— Классный у тебя домик, — сказала я, уставившись на свои ботинки.

— Значит, ты не против снова там оказаться?

— Да, — кивнула я.

— Только не рассказывай никому, это место только для нас тобой.

После этих слов я почувствовала, что теперь могу прижаться к нему, прислониться к его плечу. Он слегка подвинулся — ровно настолько, чтобы мне было удобнее сидеть, прижавшись к нему.

— Мой папа уже три недели живет в ванной, — неуверенно начала я.

Похоже, Ругеру это вовсе не показалось странным.

— Значит, там его укрытие.

— Три недели!..

— Наверное, скоро наступит поворотный момент, — произнес Ругер таким тоном, словно был известным специалистом по проблемам людей, живущих в ванной.

— Возможно, ему требуется время, чтобы залечить раны. Вот он и лечит их, — задумчиво произнес Ругер.

— А что это за раны, как ты думаешь?

Он посмотрел на меня и тут же отвернулся.

— Разные бывают раны. Когда ты вдруг оказываешься ненужным. Когда никому нет до тебя дела.

Я почти ничего не знала о Ругере, но поняла: с ним такое бывало. Чувство, когда ты никому не нужен. Может быть, домик на дереве стал его укрытием, его «ванной». Вопросы вертелись на языке, но не смели выбраться наружу. Вдруг я спрошу его о том, о чем он не хочет говорить, и тогда он спрыгнет с ограды и уйдет? Вот чего я боялась.