Поздние вечера - [13]

Многие фельетоны Кина посвящены текущим, актуальным темам международной политики. Они страстны, гневно-ироничны, патетичны. Таков, например, его фельетон о болгарском премьере Цанкове под красноречивым названием «Мразь» или напечатанный в день открытия XIV съезда партии фельетон «Привилегия мистера Форда». Уже значительно позднее, будучи корреспондентом ТАСС в Риме, Кин занес в свою записную книжку очень много значившие для него слова, напоминающие тональность старых его фельетонов в «Комсомолке» и в «Правде»:

«Я — автор, и моим оружием является презрение. Я бережно кладу это оружие вместе с завернутым в газету, принесенным с фронта револьвером, лежащим под стропилами крыши миланского рабочего, вместе со штыком, зарытым в огороде анконского батрака, вместе с листовками, запрятанными за пазуху генуэзского комсомольца, вместе с красным знаменем, спрятанным в снопах тосканским крестьянином…» Это живое чувство революционного братства и презрение к врагам сквозят в каждой строке фельетонов Кина, посвященных интернациональной солидарности трудящихся.

Но лучшие фельетоны Виктора Кина — это, по-моему, все-таки те, которые можно назвать лирико-романтическими. Почти все они написаны на второй год работы Кина в «Комсомольской правде» и являются как бы мостом к его позднейшей прозе. В какой-то мере они кажутся эскизами этой прозы, да так оно, наверное, и было. Именно в них уже ощущается индивидуальная манера Кина-прозаика, которую не спутаешь ни с чем: удивительный сплав романтики и юмора, зоркости к бытовой детали, психологической тонкости, выразительной сдержанности. Историк тех лет многое найдет для себя в таких фельетонах Кина, как уже упоминавшийся «Сотый», «Старый товарищ», «Новая земля», «Военные и штатские» и некоторые другие — этого же типа. Не могу удержаться и не процитировать из одного такого фельетона лаконичную и выразительную характеристику первых революционных лет:

«Семнадцатый, буйный год, с серыми броневиками, с шелухой семечек на тротуарах, с наскоро сделанными красными бантиками на пиджаках и кепках Красной гвардии. Он въехал в широкие российские просторы на подножках и крышах вагонов, на паровозном тендере, разбивая по дороге винные склады и стирая с дощатых уездных заборов номера списков Учредительного собрания.

Восемнадцатый — год декретов, митингов, продразверстки и казацких налетов. Он построил первые арки на базарных площадях и выкопал первые братские могилы против уисполкомов. Он назвал Дворянскую улицу Ленинской и напечатал первые уездные газеты на оберточной бумаге.

Девятнадцатый ввалился с гармошкой и „Яблочком“, с дезертирами и мешочниками, взрывая мосты и митингуя на агитпунктах. Он построил фанерные перегородки в барских особняках и зажег примусы с морковным чаем в общежитиях. Девятнадцатый гнал самогонку и ставил чеховские пьесы в облупленных театрах, кричал хриплым языком приказов и писал стихи о социализме. Это был странный год!

Двадцатый пришел как-то сразу, вдруг. Еще вчера белые сжимали Орел и Тулу, еще вчера в Петрограде дрожали стекла от пушек Юденича и Колчак гнал чешские эшелоны на Москву. И вдруг, почти внезапно, рванулась армия. И красноармейцы уже в Крыму ели терпкий крымский виноград и меняли английское обмундирование на молоко и табак, уже под Варшавой на стенах польских фольварков писали мелом „Не трудящийся да не ест“, а в Иркутске ветер трепал расклеенные объявления о расстреле адмирала. Это он, двадцатый, выдумал веселое слово „Даешь!“.

В двадцать первом, когда на Тверской робко выглянуло первое кафе „Ампир“ с ячменным кофе и лепешками из сеяной муки, когда в Поволжье вымирали деревни, — кончились солдатские годы. Новые годы сняли красную звездочку с кожаной куртки, расставили плевательницы на улицах и ввели штраф за брошенный в вагоне окурок. Новые годы оторвали доски с заколоченных домов и магазинов, пустили тракторы по советскому чернозему и повесили в школах плакат для первого чтения по складам:

„Мы не ра-бы“…»

Это превосходная проза, в которой мы угадываем Виктора Кина писателя. Не будет преувеличением сказать, что будущий романист впервые нашел себя в ежедневной текучей и пестрой газетной работе. В «Комсомольской правде» был напечатан прекрасный фельетон Кина «Годовщина» — о том, как погиб в 1921 году в Приморье комсомольский работник, спасая от белых пишущую машинку — гордость и богатство райбюро. Это написано с таким удивительным сплавом романтики и юмора, который будет свойствен будущему романисту Кину и представляет как бы эмбрион «По ту сторону». Герой фельетона, подлинно существовавший человек, комсомолец Виталий Баневур, инструктор Никольско-Уссурийского райбюро комсомола, — родной брат Матвеева, Безайса и самого Виктора Кина.

Перелистывая старые подшивки «Комсомолки», чувствуешь, что «киновское» содержится не только в статьях и фельетонах, подписанных его именем, но рассыпано по всей газете. Мне рассказывали старожилы газеты, что Кин сам искал подходящих для этой работы талантливых людей, подсказывал им темы и на первых порах не только правил, но и буквально переписывал чужие фельетоны. Так он помогал начинающему журналисту Павлу Гугуеву, приехавшему из провинции. Гугуев довольно долго жил в семье Кина — пока ему не дали комнату. Он рано умер от туберкулеза, но успел проявить свое несомненное дарование.