Поют черноморские волны - [3]
То, что редактора флотской газеты знали всюду, где бы мы ни бывали — в учебном отряде и на линкоре, в политотделе соединения и на маленькой подводной лодке, — не удивляло. Мусьяков был здесь своим уже много лет. Впечатляло умение комиссара говорить с людьми. Он мог обменяться несколькими словами с большим командиром (с широкой золотой нашивкой на рукаве), быстро доведя до конца короткий деловой разговор, заикаясь и не закончив фразу. Но никогда я не видел, чтобы Мусьяков на ходу разговаривал с рядовым матросом. Всегда находилось у него время для душевной беседы, если нужно было — уходили в сторонку и долго прохаживались или садились, пристроившись где придется… Достаточно было увидеть, как встречали и провожали Мусьякова краснофлотцы, как крепко жали его руку, чтобы понять: приходил друг.
Видимо, присмотревшись ко мне, Мусьяков на третий день пребывания в редакции вдруг сказал:
— Словом, вот так. На корабли переедем завтра. Поход флота скоро. Наша редакция идет на «Парижской коммуне». Мощный линкор, но старый, тебе не будет интересно. Договорился в политотделе бригады крейсеров, — ты пойдешь в поход на «Красном Кавказе». Это новейший корабль — завтрашний день флота. Пока в печати его не называем. Пишем — «Крейсер Н». Что будешь делать? Вместе с товарищем Ворсистым выпускать газету.
— Стенную? — спросил я. Мусьяков рассмеялся:
— Зеленый ты, брат. Стенгазета — это самодеятельность. Никто за краснофлотцев не танцует, не поет, не рисует газеты.
Редактор вынул из стола листок — чуть больше тетрадной страницы. Это была маленькая газета, густо населенная печатным шрифтом, «шапками» и даже крошечными клише. Заголовок гласил: «Б о е в о й д о м е с т а!» Орган бюро коллектива ВКП(б) крейсера Н».
Я никогда не видел такой газеты, долго рассматривал ее и, вернувшись к заголовку, вслух вопросительно прочел: «Боевой до места!»
— Удивляешься? — проговорил Мусьяков. — Подучиться надо бы, на флот едучи. Тогда знал бы, что сие значит. Это морской сигнал. И смысл его примерно таков: дойти в полной боевой готовности до места назначения. И выполнить любое задание… Разумеешь? Боевой — до места! Это и тебя касается, друг, коль идешь в поход на боевом корабле.
Назавтра Мусьяков проводил меня на Графскую пристань. У колоннады над морем собрались молодые шефы. Прибывают командиры разных кораблей флота, один за другим пришвартовываются и уходят в море военные катера.
— Вот и твое начальство прибыло, — говорит Мусьяков. Мы подходим к группе командиров «Красного Кавказа», знакомимся.
— Комиссар Савицкий.
— Старпом Кузнецов…
Мусьяков представляет меня. Доброе улыбающееся лицо комиссара и строгое, даже суровое молодое лицо старшего помощника командира корабля.
И вот — наш командирский катер! Сверкающие металлические поручни и деревянные панели вдоль бортов, солнечные блики на каждой медной шайбе, надраенной до блеска, богатырь рулевой и замерший, как статуя, краснофлотец на корме у флага… — все промелькнуло мгновенно.
— Прошу на катер, — раздался чей-то приветливый голос. Кто-то поддержал меня за локоть, кто-то подал руку и вовремя усадил. Мотор рванул катер с такой силой, что, казалось, я неминуемо вылечу через борт. Катер развернулся, легкие брызги обдали всех нас, и мы летим над волнами… Бухта расширяется. На рейде в ослепительных лучах солнца замерли крейсера, эсминцы, сторожевые корабли.
— Вот прямо, у мыска, наш крейсер. Спутать его с другим кораблем нельзя. — С удивлением вижу, что это строгий старпом обращается ко мне…
Таким и запомнился мне «Красный Кавказ» на всю жизнь!
Силуэт крейсера был действительно необычным. Над широким размахом носовой части неожиданно вздымается огромная трехногая мачта — такой не увидишь нигде — она прорезается несущими площадками для дальномеров и других приборов и завершается на вершине своей командным пунктом, словно орлиным гнездом. Округлые башни главного калибра, ажурные мачты, катапульта для самолетов — все это, густо облитое сверкающим золотом яркого солнца, создает неповторимое ощущение легкости, красоты и скрытой силы.
Впервые поднимаюсь по трапу военного корабля и почти сразу включаюсь в напряженный ритм его размеренной, четкой жизни. Побудка, подъем флага, склянки, отбивающие время, и при этом каждый человек знает свое место и свое дело как бы в двух измерениях: в обычной обстановке и по боевой тревоге. Пока все спокойно. Медленно разворачиваются тяжелые башни, и орудийные расчеты что-то разбирают, чистят, сверяют. Зенитчики колдуют над прицелами. Дежурные команды драят палубы и трапы до невозможного блеска, машинисты и турбинисты снова и снова прослушивают механизмы, а в глубине служебных кают штурманы исчерчивают карты морских путей, рассчитывая и пересчитывая тот самый верный маршрут, который строго соответствует сигналу: «Боевой до места!» Словом, как в старой матросской песне: «Корабль несется полным ходом, машины тихо в нем стучат…» (А крейсер — уже в открытом море, машины действительно тихо стучат, и весь корабль дышит и вибрирует им в такт.)
Особой жизнью живет наша маленькая каютка. Здесь мы поселены с Виктором Ивановичем, редактором, здесь и наша редакция, что обозначено на медной табличке на узкой двери: «Боевой до места!» (Табличка всегда была у нас надраена до блеска, как и все на корабле.)
Когда Человек предстал перед Богом, он сказал ему: Господин мой, я всё испытал в жизни. Был сир и убог, власти притесняли меня, голодал, кров мой разрушен, дети и жена оставили меня. Люди обходят меня с презрением и никому нет до меня дела. Разве я не познал все тяготы жизни и не заслужил Твоего прощения?На что Бог ответил ему: Ты не дрожал в промёрзшем окопе, не бежал безумным в последнюю атаку, хватая грудью свинец, не валялся в ночи на стылой земле с разорванным осколками животом. Ты не был на войне, а потому не знаешь о жизни ничего.Книга «Вестники Судного дня» рассказывает о жуткой правде прошедшей Великой войны.
До сих пор всё, что русский читатель знал о трагедии тысяч эльзасцев, насильственно призванных в немецкую армию во время Второй мировой войны, — это статья Ильи Эренбурга «Голос Эльзаса», опубликованная в «Правде» 10 июня 1943 года. Именно после этой статьи судьба французских военнопленных изменилась в лучшую сторону, а некоторой части из них удалось оказаться во французской Африке, в ряду сражавшихся там с немцами войск генерала де Голля. Но до того — мучительная служба в ненавистном вермахте, отчаянные попытки дезертировать и сдаться в советский плен, долгие месяцы пребывания в лагере под Тамбовом.
Излагается судьба одной семьи в тяжёлые военные годы. Автору хотелось рассказать потомкам, как и чем люди жили в это время, во что верили, о чем мечтали, на что надеялись.Адресуется широкому кругу читателей.Болкунов Анатолий Васильевич — старший преподаватель медицинской подготовки Кубанского Государственного Университета кафедры гражданской обороны, капитан медицинской службы.
Ященко Николай Тихонович (1906-1987) - известный забайкальский писатель, талантливый прозаик и публицист. Он родился на станции Хилок в семье рабочего-железнодорожника. В марте 1922 г. вступил в комсомол, работал разносчиком газет, пионерским вожатым, культпропагандистом, секретарем ячейки РКСМ. В 1925 г. он - секретарь губернской детской газеты “Внучата Ильича". Затем трудился в ряде газет Забайкалья и Восточной Сибири. В 1933-1942 годах работал в газете забайкальских железнодорожников “Отпор", где показал себя способным фельетонистом, оперативно откликающимся на злобу дня, высмеивающим косность, бюрократизм, все то, что мешало социалистическому строительству.
Эта книга посвящена дважды Герою Советского Союза Маршалу Советского Союза К. К. Рокоссовскому.В центре внимания писателя — отдельные эпизоды из истории Великой Отечественной войны, в которых наиболее ярко проявились полководческий талант Рокоссовского, его мужество, человеческое обаяние, принципиальность и настойчивость коммуниста.
Роман известного польского писателя и сценариста Анджея Мулярчика, ставший основой киношедевра великого польского режиссера Анджея Вайды. Простым, почти документальным языком автор рассказывает о страшной катастрофе в небольшом селе под Смоленском, в которой погибли тысячи польских офицеров. Трагичность и актуальность темы заставляет задуматься не только о неумолимости хода мировой истории, но и о прощении ради блага своих детей, которым предстоит жить дальше. Это книга о вере, боли и никогда не умирающей надежде.