Поющий на рассвете - [28]

— Но ты… злишься.

— На что мне злиться? А ты в женском облике… Отец смирился? — минотавр вышел из-за стола, подошел к Идзуне.

— Я не могу принять другой сейчас. Император не знает…

Идзуне тянуло к нему с безумной силой, вжаться в крепкую грудь, обнять руками и ногами, и хвостами вдобавок, и не отпускать, даже если будут резать на части.

— Почему-у-у? — Менедем ничего не понимал, продолжал ее оглядывать, потрогал уши, вспоминая, какие они мягкие и мохнатые.

— Потому что я беременна. У меня даже иллюзия не выходит…

— Беременна? А почему твой отец не знает?

— Потому что, узнав, он заставил бы меня убить ребенка. Нашего ребенка, Менедем, неужели ты не понимаешь? — Идзуне отшатнулась, глядя ему в глаза. — Он, как и ты, ненавидит притворство, и все мои иллюзии стекают, словно вода по гусиному перу! Я видела его — у Широ твои глаза… Только то, что я хотела спасти его жизнь, позволило мне извернуться и суметь написать целителю Улиссу.

От радостного рева минотавра подпрыгнули коллеги в соседних кабинетах, а директор облился водой из графина. Идзуне не удержалась на ногах, но ей повезло больше преподавателей: ее подхватили на руки.

— Поставь! Поставь немедленно! Менедем, меня сейчас…

Похоже, малыш Широ не очень любил не только иллюзии, но и внезапную встряску и громкие звуки, что и выразил, заставив Идзуне исторгнуть скудный завтрак и выпитую у целителя воду. Духи все прибрали, а Идзуне Менедем утащил домой, где их встретил ничего не понимающий Леонт.

— Идзуо! Ты снова с нами? Ты надолго?

После всего пережитого китсунэ, и без того с трудом сдерживавшаяся, просто разрыдалась, ненавидя себя за постыдную женскую слабость, но понимая, что это лишь следствие ее состояния. Ухаживать за ней взялся сирин, принес воды, притащил какие-то фрукты. Менедем разрывался надвое: он не закончил свою работу, но и бросать мужа и Идзуне вот так не хотел и не мог.

— Иди уж, иди, мы сами разберемся, — Леонт поцеловал его в нос и вытолкал за двери.

Вернее, сделал вид — толкнуть огромного минотавра он бы физически не смог. Потом подсел к бледной и еще всхлипывающей лисе и взял ее тонкие кисти, поглаживая.

— Я соскучился, Идзуо.

— Называй меня Идзуне, Леонт. Так правильнее.

— Хорошо. Ты обещал писать и не писал.

— Я писал. Письма перехватили и сожгли.

— А что случилось? Почему ты плачешь?

— Ничего страшного, пернатенький. Это все гормоны.

— Потому что ты в женском облике?

— Ты не удивлен. Подсматривал?

Леонт покраснел и отвел глаза.

— Подсматривал, — кивнула Идзуне, уже улыбаясь.

— Вы были с Менедемом просто… просто ух! Слов не хватает. Почему ты уехал..а? И расстались вы — он потом, как в воду опущенный ходил, только учебой и спасался.

— Мне надо было уехать, — Идзуне обняла его хвостом. — Я же была наследницей Империи. А теперь отец проклянет меня, я умру через три года.

— Что?! Почему?! Только за то, что ты снова приехала сюда? Ну нет, не может быть! — Леонт крепко сжимал ее руки, серо-голубые глаза наполнялись слезами.

— Поговорю с профессором Вандрой, она может подсказать что-то.

— Так что случилось? Все не просто так. Я чувствую от тебя что-то… странное.

— Я беременна от Менедема.

Леонт открыл рот, уставившись на живот лисы, пытаясь представить внутри маленького минотавра.

— Я назвала его Широ. Это значит «белый».

— Белый минотаврик. Ух ты… так здорово… А когда он родится?

— Он растет быстрее, чем обычно развиваются дети китсунэ, поэтому я не знаю. Может быть, еще полгода, может — меньше. Должно быть, скоро начнет толкаться, и тогда ты сможешь почувствовать его. Если, конечно, меня не вынудят вернуться домой… — Идзуне передернуло.

— Мы тебя не отдадим, — заявил Леонт.

— Если бы все было так просто… У Императора есть власть приказывать. Всем, от последнего нищего водоноса до своего отпрыска. Такова магическая сила императорского слова. Как твоя, пернатенький, только немного другого направления. И если он явится сюда и прикажет… я могу отрубить себе мечом ноги, руки, но поползу хоть на ушах, исполняя приказ.

— Но он ведь этого не сделает, правда?

— Я не знаю, малыш. Только надеюсь… Пусть лучше проклянет на расстоянии, я бы предпочла умереть на ваших руках, если не получится снять проклятье, чем продолжать бессмысленное существование в своей золоченой клетке, зная, что Император почти бессмертен.

— И никто не может отменить его слова? Совсем-совсем никто?

— Только Богиня, но она редко вмешивается в дела земных существ. И Она уже помогла мне наложить иллюзию, когда я узнала о беременности и том, что больше не могу принимать мужской облик.

— Но ведь все равно должен быть какой-то выход, — Леонт шмыгнул носом. — Хотя я знаю, какой. Сюда твой отец точно не явится, это не его мир.

Идзуне стерла с его глаз слезинки.

— Ты стал таким красивым, малыш. Просто расцвел.

— И ты тоже. Ой, ты есть хочешь, наверное?

— Немного. Кое-что Широ явно не слишком любит, — улыбнулась лиса. — Например, осьминогов и острые соусы. И рис.

— А что любит? У нас есть рыба. И мясо.

— Я попробую понемногу и того, и другого, если ты не против.

Леонт притащил ей тарелки с едой, уставив ими поднос. Он видел, что за три месяца Идзуне снова спряталась в крепкую броню, трещины по которой пошли только здесь, в мире, где ей было хорошо и свободно, рядом с Менедемом и — он смел надеяться, — с ним самим. Слишком выверенными были ее движения, слишком прямой — спина, словно за ней каждое мгновение следили чужие глаза.