Поющий на рассвете - [26]

Магический вестник с приглашением на свадьбу Менедема и Леонта прилетел две недели назад. Сегодня они сочетаются законным браком, и маленькая птица, наконец, получит свое большое рогатое счастье… Идзуо пришлось до крови закусить щеку, чтобы этой болью приглушить боль внутри. Он не имел права даже послать подарка тем, кого любил, а приглашение до него дошло лишь потому, что Императору вздумалось показать, что он обо всем осведомлен: и о том, с кем наследник жил последние два года, и о его сердечных привязанностях. Изысканная вышла насмешка. Он с трудом удержал лицо тогда.

А потом больно стало уже не морально, а вполне физически, словно магия переворачивала внутренности. К горлу поднялась тошнота, и он кинулся к выходу на террасу, зажимая рот рукой. Повезло: никого нет, никто не увидит его позор. Кажется, вчера рыба показалась ему несвежей? Или соус… Неважно, главное, он явно отравился. Противоядие глотать пришлось быстро и по возможности незаметно. Через считанные мгновения его стошнило уже им. Это было невозможно, лекарство должно было впитаться сразу и избавить его от симптомов отравления, а не исторгаться прочь!

— Ничего не понимаю, — пробормотала китсунэ.

Когда до Идзуо дошло, что его облик снова сменился, захотелось побиться головой о сосновую опору террасы. Да что же это вообще такое? Надо вернуться в мужской облик, как можно скорее. На все его попытки тело реагировало остро-негативно. Когда тошнить стало нечем, не осталось даже желчи, только сухие позывы, он прекратил пытаться и вернулся в постель, сворачиваясь в клубок под одеялом. Ему нужно было подумать, а лучший способ остаться в одиночестве — сделать вид, что еще спит. Получилось — слуги заглянули и удалились бесшумными тенями.

Идзуо прикрыл глаза, погружаясь в подобие медитативного транса. Познание самого себя всегда было первым, чему обучали китсунэ еще до пробуждения магического дара. Он привычно соскользнул в мыслеобразы, всегда помогавшие ему держать свое сознание запертым от проникновения эмпатов и телепатов. Это была крохотная беседка посреди заросшего лотосами пруда, куда добраться можно было только на лодке… или по широченным листьям лотосов, что было доступно только ему самому. Он видел мирно покачивающуюся у противоположного берега лодку — ему она была не нужна. И, тем не менее, в беседке он оказался не один. Там стояла колыбель, в которой кто-то недовольно хныкал.

Идзуо осторожно приблизился, отчаянно страшась заглянуть в простенькую ивовую плетенку. Хныканье стало громче, пока не прозвучало басовитое «Му-у-у!», продравшее по хребту дрожью.

— Ничего не понимаю, — но внутрь он все-таки посмотрел.

У маленького минотавра была белоснежная шерстка, черная челка и пронзительно-зеленые глаза. Точь-в-точь, как у Менедема. При виде Идзуо он расплакался, завозился в колыбели. Было странно видеть такого ребенка. И странно не видеть рожек, наверное, они пробьются позже. Лис машинально протянул руки и аккуратно поднял малыша, устраивая тяжелую головенку на сгибе руки. И только потом понимание всего происходящего навалилось, и от позорной истерики удержала только теплая тяжесть маленького тела на руках. Кроха-минотавр довольно засмеялся и стал ловить лиса за край одежды, привлеченный ее яркостью.

— А ведь твой папочка, скотина рогатая, говорил, что между минотаврами и женщинами иных магических рас союзы заведомо бесплодны…

Ребенку это было неинтересно, он смеялся и пытался поймать теперь подвеску на шпильке Идзуо. Потом, утомившись, затих, зевнул и закрыл глаза. Китсунэ вышвырнуло в реальность, словно пробку из бутыли с забродившим соком винограда. Она прижала руку к животу. Значит, там у нее минотавр. С белой шерсткой. Хотелось одновременно и рыдать, и смеяться. У нее есть частичка Менедема, безумно любимого рогатого поганца полубога. Семя которого оказалось столь сильным, что пустило росток новой жизни в ее лоне. А еще у нее есть нешуточная возможность лишиться этого подарка судьбы, потому что Императору не нужна опозоренная дочь, ему нужен послушный его воле сын! Как сохранить ребенка в тайне, чтобы не вытравили? Нет, только не это, это ее дитя, его нужно сберечь любой ценой. По подсчетам выходило, что сейчас ему чуть меньше двух лун от зачатия. Значит, еще пять или шесть лун ей нужно продержать все в тайне. А за это время отыскать несколько доверенных слуг, которые будут держать язык за зубами и помогать скрывать младенца… Или которые помогут передать малыша в приемную семью… Нет, нельзя! Никто не согласится взять его такого.

— И я сама тебя никому не отдам, не волнуйся, Широ. Никому…

Идзуо горячо взмолилась Богине о защите.

— Милосердная, помоги! Мне нужно создать иллюзию того, что я выгляжу так, как того желает Император, и прожить под нею до того дня, как я рожу.

Богиня Идзуо услышала, судя по всему. Во всяком случае, когда не удалось перекинуться обратно, никто ни слова про облик наследника не сказал, да и обращались как к мужчине.

Идзуо со страхом ждала разоблачения, но время шло, а ничего не происходило. Тошноту удавалось сдерживать или переживать в одиночестве рано утром, больше беременность пока никак на ней не сказывалась. Идзуо не собиралась ждать, когда скажется так, что она не сумеет запахнуть кимоно или сесть в седло без помощи. Ее изощренный мозг искал способы улизнуть из самого сердца Империи, из-под носа отца, не получив при этом проклятий. Наконец, она решилась открыться одному старому оборотню, которому за время учебы привыкла доверять. Отчаяние придало сил и изворотливости, чтобы зачаровать одну из служанок, а та уж отправила коротенькое послание целителю академии, написанное рукой Идзуо: