Поющий на рассвете - [21]

— Это невозможно, — жаловался Идзуо по вечерам. — Столько задавать на дом — это жестокость.

— Терпи, последний курс, — подбадривал Менедем.

Леонт только вздыхал, представляя, как будет корячиться над заданиями сам через два года.

— Вот именно, последний, — ныл Идзуо еще больше. — А задают так, словно четыре года ничего не давали.

Потом и ныть стало некогда и не оставалось на нытье сил и желания. До промежуточной аттестации дожили каким-то чудом. И благодаря прислуживающим духам, готовившим и убиравшимся в доме — на это тоже не было сил даже у стожильного Менедема, из которого преподаватели, получив добро директора, тянули эти самые жилы, как заправские палачи.

— М-м-му, — выл минотавр порой на все вопросы, тупо мотая головой. — Не помню, не учил, не проходили.

Преподавателей это не останавливало, и бедняга впрягался снова, зарываясь в учебники и справочные материалы по кончики рогов. Домой он приползал и падал безвольной тушей, не откликаясь даже на тормошения Идзуо.

Зато короткие пост-аттестационные каникулы они провели, практически не выбираясь из постели: сначала отсыпались, потом занимались сексом так, что искрило и магия волнами прокатывалась по дому, цепляя и Леонта. Сирин за эти каникулы извел три банки мази, зато от мозолей все-таки оказался избавлен.

После каникул учебный процесс покатился своим чередом, но тут снесло башку Клейту, то ли на почве переработки, то ли просто демону надоело быть паинькой. Для начала он решил снова поиздеваться над сирином. Если его запугать, ничего он своему быку не расскажет. Он даже вроде бы все учел, и то, что Леонта теперь не провожали с пары на пару, успокоившись тем, что больше никто не приставал, и то, что старшие были заняты, проводя большую часть перемен и даже обеденного перерыва в библиотеке. Не учел он только того, что сам сирин окажет сопротивление и пугаться откажется. А после попытки снова сорвать с его шеи медальон, ладонь словно окунули в черное пламя Бездны.

На вопль Клейта примчались преподаватели, которые сразу же отправили его к директору. И неразлучная парочка пятикурсников, которые принялись успокаивать и утешать Леонта, трясущегося в отходняке.

— Все, он больше тебя не тронет, — Менедем гладил его по волосам.

Так и случилось: в академии Клейт больше не появился, был отчислен за систематические нападения на младших студентов.

— Мне наплевать, сколько его отец вкладывает в ремонт академии, — директор был непреклонен.

Справедливость восторжествовала, и он смог вздохнуть свободнее, и без того на беднягу давила необходимость лавировать между долгом и аспектами собственных сил. Теперь ничто не мешало ему начать чистить академию дальше, были отчислены еще несколько демонов, остальные присмирели.

Трое студентов ни о чем таком не задумывались, они просто изо всех сил учились, поддерживая друг друга. Снова незаметно пришла зима, укутывая земли академии снежным покрывалом, и Леонт практически перебрался спать в постель Менедема и Идзуо, привыкнув не просыпаться даже от их утренних постельных игр. Менедем подумал и предложил перенести спальню на чердак, а в комнате устроить нормальные рабочие места для всех троих, собрав библиотеку в одном месте. Это оказалось лучшим выходом — просто занять чердак огромной постелью, на которой было уютно всем. Дом стал еще более желанным для возвращения с учебы.

Как почти признанный мастер чар и плетений, обустройством занимался минотавр, навешав на помещение несколько сплетенных в единый конструкт чар: тепла, тишины, свежести воздуха и чистоты. Идзуо и Леонту осталось только восхищаться своим рогатеньким и тому, как искусно он дурачил народ, прикидываясь тупым. К слову, резкое «поумнение» Менедема отметили все однокурсники.

— И на кой ты так прикидывался? — спрашивали они.

Минотавр отмалчивался и фыркал. Рассказывать всем и каждому о том, что и зачем было сделано, он не собирался.

Зима укатилась под натиском весеннего тепла, обманчивого и зыбкого, как мираж. Из-за него простудились сразу китсунэ и сирин, однажды явившись на занятия с температурой и безголосыми, что немедленно породило слухи о сработавшем проклятии сирина.

— А почему тогда минотавра не тронуло?

— А он, наверняка к нему и не лез, только китсунэ и огреб.

Менедем, оттащивший обоих болезных в лазарет, по пути прочел им пару нотаций о недопустимости пренебрежения своим здоровьем, на что оба только слабо улыбались: заботливый минотавр был забавен и очень умилял, как только может умилять здоровенная машина смерти, кудахчущая над двумя оболтусами. В лазарете в них влили жутко горькие лекарства и прочитали вторую нотацию. Менедему пришлось оставить их на ночь под присмотром целителя, и он извертелся на широченной постели в одиночестве. Понимание того, что эти двое стали ему очень и очень дороги, обрушилось на него всей своей полнотой, вызывая тоскливое мычание: Идзуо присвоить он бы все равно не сумел. Как бы ни старался. Но уж Леонта он точно никому не отдаст и не отпустит. Осталось дождаться двадцать пятого дня рождения птицы, чтобы по всем правилам попросить его согласия на брак. И тогда они попытаются обрести счастье. Без Идзуо. Но как же так, почему нельзя забрать и лиса?