Поющий на рассвете - [22]

В следующие несколько недель Менедем зарывался в книги выше рогов в поисках хотя бы какого-то варианта. Но тщетно: все, что было о мире китсунэ в библиотеке академии, а она была крупнейшей во всех мирах Сети, доказывало одно — мир этот насквозь патриархален, и даже совершеннолетние дети подчинены родителям без права на самостоятельные решения. Никаких уловок, никаких возможностей обойти закон. Менедем совсем отчаялся и выставил Идзуо прочь.

— Если ты проживешь здесь еще немного, отрывать тебя будет все равно что вырвать сердце.

— Не говори так, — китсунэ потянулся к нему, коснулся губами носа. — Не говори так, особенно потому, что это правда. И мое сердце останется здесь, с тобой.

Они оба понимали, что Менедем прав, и китсунэ подчинился его решению. Без него дом, казалось, опустел. Леонт старался ластиться, обнимал минотавра, пытаясь помочь. Студенты шептались, видя, что троица распалась. Китсунэ перестал появляться на занятиях иначе, чем в окружении своих слуг, ни с кем не общался, держа на лице маску отстраненной холодности. Менедем тоже ни с кем не общался, он ушел с головой в занятия. А Леонт просто тосковал, ему не хватало лиса, которого он уже видел своим мужем.

Он даже о собственном дне рождения забыл за всеми этими переживаниями. Напомнили появившиеся с утра у постели подарки, доставленные духами-служителями. Дежурное поздравление от сотрудников посольства, на сей раз дополненное свидетельством о полном совершеннолетии и просьбой прибыть для передачи прав собственности в ближайшее время. Небольшой презент от Идзуо с открыткой, заполненной бисерным почерком лиса с пожеланиями всех благ. И припиской: «На праздничном вечере буду, не сомневайся». И принарядившийся Менедем, который, слегка мыча от волнения, сделал Леонту предложение руки и сердца по всей форме. Вот это был всем подаркам подарок. Магия внутри сирина отозвалась бурно и ликующе, и это, в самом деле, до боли напоминало удар крылом в солнечное сплетение: перехватило дыхание, на глаза навернулись слезы.

— Ты чего? — заволновался Менедем, не зная, нормальна ли такая реакция.

Леонт только повесился ему на шею и разразился слезами, не в силах даже ответить.

— Так ты согласен? — минотавр поглаживал его по спине.

— Да! Да-да-да! Я согласен! — прорвало сирина.

— Вот и славно, — Менедем вытирал ему слезы. — Ну не плачь, не плачь.

— А Идзуо? — всхлипывая, но уже успокаиваясь, пробормотал Леонт.

Менедему пришлось, скрепя сердце, объяснять, почему триада между ними невозможна.

— Жаль, у нас был бы такой крепкий союз…

— А уж мне-то как жаль, — вздохнул минотавр.

Но на празднование дня рождения и помолвки сирина китсунэ был приглашен единогласно. Компания собралась та же, что и два года назад на новоселье. Менедем расстарался так, что стол потрескивал под тяжестью блюд с угощением и кувшинов с вином. Идзуо посматривал на них, но пока что не подходил. Менедем усиленно общался с гостями и на лиса не смотрел. Леонт метался от одного к другому, пытаясь скрасить пролегшую между любовниками пропасть.

— Не надо, пернатенький, — наконец, улыбнулся ему лис. — Менедем прав, нам лучше забывать о том, что было в эти два года. Мне остался месяц вольницы, и это будет больно — привыкать к строгим рамкам. А сейчас я пытаюсь вернуться к ним сам.

— И никак нельзя сделать так, чтобы остался с нами? — жалобно спросил сирин.

— Можно, — со всей убийственной серьезностью заявил китсунэ. — Если я отрекусь от крови и рода, разорву все связи со своей семьей и своим миром. Только все равно выйдет ненадолго — вряд ли я тогда проживу дольше пары-тройки лет.

— Не надо, — испугался Леонт.

— Спасибо, пернатенький. Я буду скучать по вас*, знаешь, я ведь тоже не бессердечная тварь. Вернее, я стану таким, уехав домой, потому что мое сердце останется здесь, с вами. Там оно мне будет не нужно.

— А приезжать ты не сможешь?

— Прости, малыш, это вряд ли. Но писать буду, если хочешь.

— Очень хочу, — закивал Леонт.

— Значит, договорились, — улыбнулся китсунэ.

Праздник прошел неплохо, к его концу только Менедем, пожалуй, мог похвастать тем, что почти трезв. Виновник торжества уснул, пьяно посапывая, на подушках, гости потихоньку откланялись, остался только Идзуо, в ультимативной форме отославший своих назад, в общежитие. Менедем взял сирина на руки, унес наверх, раздел, уложил отсыпаться, сам спустился вниз. Нужно было еще прибраться. Лиса он заметил, только когда тот шагнул к нему навстречу, запуская острые коготки в плечи:

— Менедем…

— Что? — минотавр отстранил его.

— Не отталкивай меня, прошу. Один раз, еще один раз, пожалуйста…

На бледном лице китсунэ жарко горел хмельной румянец, блестели глаза.

— Зачем? Это не даст ничего ни одному из нас, кроме боли.

— Менедем, пожалуйста… Я… Подари мне немного любви, именно мне… настоящему…

Идзуо отошел на шаг, резко, яростно дернул широкий пояс праздничного кимоно, повел плечами, стягивая с них прохладный шелк. Его облик подернулся туманом, преобразился.

— Мне настоящей, Менедем.

— А… — минотавр разглядывал Идзуо. — Так ты женщина?

— Я родилась такой, но отцу-императору был нужен наследник, а древнее проклятие нашего рода — только один ребенок. Сына, несмотря на сотни наложниц и пятерых жен, император не получил, поэтому меня воспитывали, как мальчика, а когда пробудилась магия, заставили принять мужской облик. Китсунэ императорской крови могут менять облик по желанию. Мне же запрещено принимать истинный.