Пойти в политику и вернуться - [84]

Без неожиданностей, конечно, не обходилось. 12 июня в Кремле торжественный прием по случаю Дня России. Еще до начала приема в коридоре ко мне подходит министр иностранных дел Игорь Иванов: «Ты в курсе? Наши в Приштину заскочили». Отвечаю: «Мне никто не говорил». Подходит Сергеев, министр обороны: «Игорь Дмитриевич, ты знал?» Говорит: «Нет». Мы – к Ельцину. Борис Николаевич выходит нам навстречу довольный, улыбается: «Как мы им дали!» Мы с Сергеевым молчим, а Иванов прямо спрашивает: «Борис Николаевич, а что делать-то теперь будем?» – «Как что? Мы же вошли». И смотрит на меня. Я говорю: «Борис Николаевич, а куда вошли-то, вы знаете? Это же зона ответственности американцев и англичан. Войну с ними начнем?» Сергеев все молчит. Я говорю: «Игорь Дмитриевич, ты-то скажи. Что молчишь? Это же прямое соприкосновение между военными. Что будем делать? Как разводить?» Выяснилось, что решение принимал начальник Генерального штаба Анатолий Квашнин через голову своего министра, МИДа, премьер-министра. У них война была с Сергеевым. Квашнин его все время пытался подставить.

В общем, плохая была ситуация, хотя мне потом на переговорах «Большой восьмерки» она помогла. Это было примерно через неделю после марша на Приштину. Я должен был по поручению президента и вместо него провести большую часть переговоров в рамках саммита. Ельцин собирался прилететь только в заключительный день.

И вот еще до всех переговоров стоим мы с президентом США Клинтоном на службе в костеле. Переводчика нет. Приходится напрягаться, но, как всегда, в таких случаях английский как-то всплывает из памяти. А в это время министр обороны Сергеев как раз находится на переговорах в Хельсинки по Югославии. Клинтон спрашивает: «Как там в Хельсинки дела, не знаешь? Ну вы дали в Приштине, не ожидали от вас». В общем, как я понял, они там, на Западе, после Приштины решили, что мы совсем непредсказуемы и лучше с нами договариваться. Из-за этой авантюры мы получили на короткое время психологическое преимущество – как драчуны в дворовой драке.

* * *

Во время поездки на саммит в Кёльн стало ясно, что наши западные партнеры воспринимают меня как будущего президента России. Честно говоря, я не сам это заметил, а прочитал в комментариях СМИ. А они прямо писали: в Кёльне Степашина встретили как президента. А газета «Московские новости» вышла с фотографией, на которой мы с Тамарой крупным планом, и «шапка»: «В Кёльне состоялся дебют не только Сергея Степашина, но и мадам Степашиной – банкира, а в будущем, не исключено, первой леди России». Не могу сказать, что я радовался, ума хватало понимать, что это только осложнит мою жизнь и работу как председателя правительства, а в собственные президентские перспективы я по-прежнему не верил.

Я провел двусторонние встречи со всеми участниками саммита, результаты для нас были отличные. Мы подписали ряд важных соглашений, фактически договорились о списании нашего долга Германии – а это 32 миллиарда долларов. И самое главное: мировые лидеры признали Россию равным партнером и зафиксировали официально, что вместо формата G7+1 появился формат G8. В итоговом коммюнике было записано: «Мы – главы государств и правительств восьми самых великих демократий в мире…» Президент прилетел в последний день и мог убедиться во время встреч с партнерами, насколько успешной было наша работа. Но, как выяснилось, его это не очень обрадовало.

Шеф протокола Владимир Шевченко посоветовал мне встретить президента в аэропорту. Говорю: «Он меня не просил». Но Шевченко настаивал. Он хорошо знал политическую кухню, и его советами я никогда не пренебрегал. Поехали с Тамарой встречать. Бориса Николаевича окружили журналисты: «Вам понравилось, как провел «восьмерку» Степашин?». – «Мне понравилось наполовину». – «На какую половину?» На это Ельцин только махнул рукой и ничего не сказал. Потом повернулся ко мне: «Поехали на дачу». Я говорю: «У меня супруга здесь». Он к Тамаре всегда очень хорошо относился, предложил поехать всем вместе. Просидели на даче дотемна, немножко выпили. Вдруг Борис Николаевич говорит: «Как они вас хвалили, Сергей Вадимович. Особенно Клинтон». Ну все, думаю, Ельцин никогда мне не простит, что меня принимали как будущего президента.

То, что Борис Николаевич рассматривает меня как временного премьера, с каждым днем становилось очевиднее. Пресса буквально ловила каждое слово Ельцина, которое могло подтвердить эту версию, и бурно ее обсуждала. А президент, надо сказать, давал все новые поводы для этого. В начале июля он собрал человек двадцать губернаторов из числа политических тяжеловесов, в том числе Шаймиева, чтобы обсудить, какие блоки пойдут на парламентские выборы. Мы с Волошиным присутствовали на встрече. Минтимер Шарипович, который должен был возглавить кремлевский блок, говорит: «Борис Николаевич, вы решили по Сергею Вадимовичу, он будет дальше работать? Если так, мы готовы встраиваться в блок со Степашиным». И в глаза ему смотрит. Ельцин ничего не ответил. Потом, сообщая о своем отпуске, кивнув на меня, сказал: «Сергей Вадимович потом отдохнет – время определим». Ну, что, я дурак, что ли? Все понятно. Потом меня упрекали: ты, мол, по своей интеллигентности не смог надавить на губернаторов и сформировать блок… Ну да, это я оказался слишком мягким, а не президент прямо дал понять губернаторам, что я на грани отставки.