Пойти в политику и вернуться - [22]

Создание республиканского КГБ проходило на фоне нарастающих противоречий между союзным центром и республиками. Стало ясно, что Советский Союз вступил в зону потрясений, и его будущее – под угрозой. В марте 1991 года по инициативе Горбачёва был проведен первый и последний в стране референдум о судьбе СССР. Большинство высказалось за сохранение Союза, что было предсказуемо при той формулировке вопроса, которая была одобрена Кремлем. Но несколько республик – Литва, Латвия, Эстония, Молдавия, Армения и Грузия – участвовать в референдуме отказались.

12 июня 1991 года в России состоялись первые президентские выборы. У меня колебаний не было: я проголосовал за Ельцина, к команде которого я себя к тому времени уже причислял. Я даже пытался сосватать будущего председателя КГБ Вадима Бакатина вице-президентом. Помню, разговор на эту тему у нас с Ельциным был в Кремле. Борис Николаевич довольно резко, хотя и не оскорбительно, меня «отшил», сказав, что занимаюсь не своим делом. Ельцин на президентских выборах победил с 57 процентами голосов уже в первом туре. Это был огромный успех – стало ясно, что Борис Николаевич пользуется серьезной поддержкой по всей стране. Летом продолжились тяжелые переговоры по новому союзному договору между Горбачёвым и лидерами республик. Все с напряжением следили за этим процессом, но, казалось, участники переговоров продвигаются к компромиссу.

В начале июля Верховный Совет ушел на каникулы, и я собирался поехать на недельку в Ленинград. Тамара как раз взяла путевку в санаторий в Зеленогорск. За пару дней до отъезда решил немножко размяться на стадионе, побегать. Резкий старт снизу – и сухожилие разлетелось вдрызг. Попал в совминовскую больницу. Операция, искусственный ахилл, гипс. Передвигаюсь только на костылях. 17 августа меня должны были выписать. А 16-го – неожиданный звонок: ко мне собирается приехать лично начальник московского управления КГБ генерал-полковник Виталий Прилуков. Тогда я, конечно, не знал, что еще 19 марта 1991 года Крючков подписал секретное распоряжение о переподчинении московского управления напрямую КГБ СССР.

У меня с московскими чекистами были непростые отношения. Прилуков ко мне приставил в качестве помощника на общественных началах Бориса Прозорова, который одновременно служил его собственным помощником. Как ни странно, у меня с Борисом сложились хорошие отношения. Пару раз мы даже встречались в неформальной обстановке. И вот теперь этот звонок. На календаре 16 августа. То есть ГКЧП, как я сейчас понимаю, уже вовсю готовится к перевороту. Видимо, Прилуков хотел через меня выйти на Ельцина. После провала ГКЧП ходили упорные слухи, что путчисты долго не могли определиться, на кого сделать ставку – на Горбачёва или на Ельцина. Многие комитетчики в те годы очень симпатизировали российскому президенту, видели в нем сильную личность. Есть данные, что 90 процентов московских чекистов проголосовали в 1989 году за кандидата в народные депутаты СССР Ельцина. В мае 91-го будущий первый президент России выступал на коллегии КГБ СССР и произвел очень хорошее впечатление. Подкупил чекистов тем же, чем нас всех, – энергичный, решительный, резко выступающий против партхозноменклатуры, которая к тому времени достала всех, в том числе и профессионалов из спецслужб. О том, какое впечатление произвел на чекистов Ельцин, мне рассказывали сами участники той встречи.

Но тогда, 16 августа 1991 года, я даже не представлял, зачем понадобился Прилукову. Но, конечно, насторожился. У Прилукова, надо сказать, репутация даже в своей профессиональной среде была так себе – его называли «всадник без головы». В тот день главный московский чекист до меня так и не доехал. Видимо, Крючков не разрешил. Мне потом рассказывали, что я был в списке тех, кого собирались арестовать сразу после объявления в стране чрезвычайного положения.

17 августа я выписался, вернулся в гостиницу «Россия». Как раз Тамара приехала из Ленинграда. 19 августа около трех часов ночи в номере раздался звонок, жена взяла трубку – никто не ответил. Потом выяснилось, что чекисты таким образом проверяли всех, кого должны были арестовать, – на месте «клиент» или нет. Тогда, естественно, я не придал этому звонку никакого значения. Ну, ошибся кто-то номером, бывает. Рано утром мы должны были выезжать на вокзал. Встали около шести, Тамара сварила кипятильником в банке сосиски – кто ездил по командировкам в советские годы, знает, что это было обычным делом. За завтраком включили телевизор, а там обращение ГКЧП об отстранении Горбачёва от обязанностей президента СССР «по состоянию здоровья» и введении чрезвычайного положения. Я вскочил из-за стола, сгоряча забыв про загипсованную ногу, и грохнулся во весь рост на пол. Говорю Тамаре: «Это переворот». Она мне не поверила: «Ерунда! Какой может быть переворот?» Для меня же было все очевидно. Последние недели обстановка в стране была очень нервной и казалось, что в любой момент что-то может произойти. Мы не раз обсуждали это с Сергеем Филатовым, который был тогда секретарем президиума Верховного Совета РСФСР. В начале августа я позвонил ему по телефону, и он буквально накинулся на меня: «Ты куда пропал? Не понимаешь, что происходит в стране?» Пришлось объяснять, что лежу на больничной койке в гипсе. В общем, события не застали меня врасплох, и в панику я не впал.