Пойти в политику и вернуться - [23]

Решил, что поеду на рабочее место в Белый дом – там разберусь, как действовать дальше. Никому из знакомых депутатов звонить не стал, не хотелось терять время. Вызвал машину. За мной была закреплена черная «Волга» с водителем. У машины была серия «ММЖ», что тогда заменяло «мигалку», с такими номерами легко пролетаешь везде. Плюс телефон со спецсвязью, по тем временам большая редкость. Мой водитель оказался дома, сразу взял трубку и пообещал приехать. Странно, в стране переворот, а с машиной никаких проблем, помню, подумал я.

Тамару решил отправить к друзьям. Был у меня товарищ Сергей Авилов, служил в политуправлении Минобороны – мы вместе учились в Академии имени Ленина. Тамара дружила с его женой, сама позвонила ей, договорилась. Она у них, на 13-й Парковой в Измайлове, все три дня и провела. За это время мне даже в голову не пришло позвонить ей или сыну, который был в Ленинграде, или родителям. Мне казалось, что они в безопасности, и этого было достаточно.

Я едва ли не впервые надел свою полковничью форму, которая год провисела в шкафу, и поехал на Краснопресненскую набережную. Добрался до Белого дома рано, кажется, еще не было восьми. В кабинетах и коридорах пусто. Народ стал собираться позже. Я обзвонил членов своего комитета. Приехали все, кто был в Москве, провели совещание, прикинули, как действовать. Потом появился председатель Верховного Совета РСФСР Руслан Хасбулатов, собрал президиум. В 10 часов началось экстренное заседание Верховного Совета. Постановление было жесткое: это антиконституционные действия, попытка государственного переворота. Надо отдать должное Хасбулатову: при всех своих недостатках он вел себя в те дни смело.

Примерно в это же время в Белый дом приехали Борис Ельцин, вице-президент Александр Руцкой, будущий вице-премьер Егор Гайдар, Сергей Шахрай, Геннадий Бурбулис и другие. В том числе председатель правительства РСФСР Иван Степанович Силаев, который, в отличие от других, быстро исчез из Белого дома. На площади стали собираться москвичи – все понимали, что ГКЧП первым делом постарается нейтрализовать российскую власть. Помню, я вышел на балкончик, солнце светит, прекрасное летнее утро… А мне снизу кричат: «Степашин, ты чего там стоишь? Переворот же! Сейчас вас всех пересажают». Отвечаю: «Все нормально. Справимся».

Ближе к полудню Ельцин выступил с брони танка перед защитниками Белого дома, их к тому времени уже собралось несколько тысяч. А мы начали готовить оборону. Тогда еще все были в одной команде – и Ельцин, и Хасбулатов, и Руцкой, и будущий мэр Москвы Лужков…

В кабинете Геннадия Бурбулиса образовалось что-то вроде штаба. Бурбулис, Шахрай и я находились там практически все время. Все, кому надо было что-то обсудить, приходили к нам. Несколько раз заглядывал будущий лидер «Яблока» Григорий Явлинский, пешком пришел экс-министр иностранных дел СССР Эдуард Шеварднадзе – там мы с ним и познакомились. У нас с тех пор сложились очень хорошие отношения. Он мне потом время от времени присылал отличное грузинское вино – это стало такой традицией. И Мстислава Ростроповича я впервые увидел у Бурбулиса. У меня даже была фотография, где мы с ним вместе, – жаль, где-то затерялась.

Первые два дня я вообще не спал. Прилег часа на 3–4 в своем кабинете на полу только утром 21-го, когда стало ясно, что все заканчивается. Даже присесть было особенно некогда, хотя нога разболелась страшно. Горячей еды, ясное дело, не было, да и не до нее. Жевали какие-то бутерброды, запивали чаем. Спиртного не пили. Вообще не видел тогда в Белом доме ни одного человека со стаканом, даже не пахло ни от кого, в отличие от 1993 года, когда запах перегара буквально висел в коридорах Белого дома. Все понимали, что ситуация очень серьезная и требует максимальной собранности. При этом никакой паники, нервных срывов, проявлений трусости не было.

То, что Ельцин якобы выпивал в дни путча, – абсолютная чушь. Я видел его не один раз. Он был в хорошей форме, собранный, четкий, было ясно, что он готов стоять до конца. Потом уже я узнал, что ему предлагали укрыться в американском посольстве. Но он, конечно, послал всех подальше. Так что слухи о том, что он всерьез рассматривал такой план, – ерунда. Если бы он согласился, то это был бы не Ельцин, а мы бы проиграли путчистам. По его характеру, как я его понимаю, он скорее взялся бы за оружие.

Поделили между собой обязанности. Шахрай писал обращения и указы для Ельцина. Организацией внутренней обороны Белого дома занимался Руцкой, и делал это отлично – смело, профессионально, с пониманием ситуации. Начали раздавать оружие – оказалось, что в Белом доме есть немаленькие запасы. Контактами с армейским командованием занимался Константин Кобец. Мы с Иваненко пытались выяснить, что происходит с «конторой» – структурами КГБ на местах.

В какой-то момент, чтобы прояснить ситуацию, я решил позвонить заместителю Крючкова начальнику 1-го Главного управления КГБ СССР генералу Леониду Шебаршину. У меня с ним были дружеские отношения, и я высоко ценил его профессионализм и человеческие качества. Дозвонился, как ни странно, легко. АТС-1 – так называлась система правительственной связи – отключена не была. Видимо, членам ГКЧП нужна была с нами связь, думаю, они до определенного момента рассчитывали с Ельциным как-то договариваться. Потому и не арестовали российского президента 18 августа на правительственном аэродроме, куда он прилетел из Казахстана, а 19-го дали спокойно уехать из окруженного «Альфой» Архангельского, где он жил на даче. В общем, контакты с нами не рвали. Трубку АТС-1 по номенклатурным правилам обычно секретарь или помощник не брал. И на этот раз ответил сам Шебаршин. Он говорил со мной сдержанно, понимая, что нас слушают, но сказал, что происходящее «дикая глупость». Я попросил его еще раз переговорить с Крючковым. Он обещал. Позже из его мемуаров я узнал, что он действительно связался с Крючковым, хотя было это непросто. Связался и высказал ему свое мнение: надо договариваться, чтобы остановить происходящее. В ответ Крючков только спросил номер телефона Бурбулиса и бросил трубку…