Пойти в политику и вернуться - [18]

Первый тур состоялся 4 марта 1990 года.

Курков пришел к финишу третьим. Конечно, он не пустил в ход все свои возможности. Пользуясь должностью начальника управления КГБ, он мог бы меня закопать живьем – не стал. Достойно принял поражение. Позже я спросил, почему он не стал сопротивляться в полную силу. «Ты мне понравился. Смелый, честный, настоящий, как я в молодости», – сказал он мне. Я ему поверил. Не потому, что страдаю завышенной самооценкой, а потому что ему не было никакого смысла врать.

Во втором туре моим соперником был некто Басов – не помню, как его звали. Басова выдвигал «Народный фронт». Выиграть у него было несложно. У меня за плечами все-таки академия, я изучал психологию, логику, умел общаться с аудиторией. Все пригодилось. А мой соперник не очень хорошо говорил, терялся. Временами мне его становилось жалко. Помню, на теледебатах мне подсунули записку: «Задай вопрос, почему он платит маленькие алименты?» Я не стал: зачем в такое дерьмо вмазываться. Выиграл, не опускаясь до всяких низостей.

Но избирком снова сопротивлялся. Регистрировать меня не спешил. Пошли разные жалобы, начались проверки. Выясняли, почему курсанты во время отпуска занимались агитацией за Степашина. Курсанты, их было человек десять-двенадцать, действительно не поехали в отпуск. Пришлось им писать официальные бумаги, что это был их добровольный выбор.

Дальше – хуже, обнаружили испорченные бюллетени в моем родном училище. Начальник особого отдела в звании подполковника лично протер до дыр семь заполненных бланков. Мне про эту историю рассказали в избирательной комиссии, когда вручали мандат. А потом ее подтвердил и сам подполковник. Пришел ко мне с рапортом об увольнении, когда я стал начальником Управления КГБ. Я ему тогда сказал: «Знаю, что это сделали вы, но знаю, что не сами – вам приказали. У меня к вам особых претензий нет. Забирайте рапорт и идите работайте». Ушел, но через месяц все-таки уволился – думаю, что совесть загрызла, стыдно было под моим началом служить. Так я понимаю – хотя, возможно, ошибаюсь, и совесть тут вообще ни при чем. Так или иначе из-за него 5000 бюллетеней нашего училища были аннулированы.

Потом начались приключения с избирательными комиссиями. Окружная избирательная комиссия разделилась пополам. Шестеро – за снятие, шестеро – против. Председатель комиссии секретарь Красносельского райкома хорошо меня знала и переживала за меня. Она вспомнила, что есть еще тринадцатый член комиссии – художник, который редко появляется на заседаниях, живет едва ли не на улице и точно не симпатизирует кандидатам от власти. Мои ребята с трудом, но нашли его, приволокли на заседание, а тем временем еще один член комиссии перешел на нашу сторону. Результат восемь против пяти в мою пользу. Председателю комиссии, конечно, потом досталось, но дело было сделано.

Позже и Центральная избирательная комиссия никак не могла принять решение. Я получил мандат последним из ленинградцев. Мне потом Дегтярёв рассказывал: «Сначала было принято решение мандат тебе не давать, но выступили несколько человек и тебя поддержали». От него же я узнал, что за меня высказался начальник Политуправления внутренних войск Александр Гриенко. Это был очень весомый голос. Гриенко действительно меня давно знал и сказал какие-то хорошие слова. Потом он пригласил меня возглавить отдел агитации и пропаганды политуправления, но я уже был депутатом и отказался, мне это было неинтересно.

Через полтора года судьба опять столкнула нас с Гриенко. Я был тогда уже председателем Комитета по обороне и безопасности Верховного Совета России. Гриенко по своим источникам узнал, что Александр Руцкой, он был тогда вице-президентом, решил упразднить внутренние войска и заменить их национальной гвардией. Хотел подчинить нацгвардию себе и потом использовать в политических целях. Гриенко – ко мне: «Серёга, помогай! Это же твои войска». Я пригласил Сергея Шахрая, он тогда пользовался большим авторитетом у Ельцина, и мы пошли к президенту. Поломали Руцкому комбинацию, а по сути, спасли внутренние войска. На двадцать с лишним лет, пока опять не вернулись к идее нацгвардии.

В мае 90-го, за две недели до открытия съезда, я получил наконец депутатский мандат. А за месяц до этого – звание полковника. Так что на съезд я уже ехал в новом звании. Думаю, в предвыборной кампании мне удалось победить в силу нескольких обстоятельств. Первое – всем надоели номенклатурные рожи, а тут появилась свежая молодая физиономия. Второе – мы точно выстроили кампанию, курсанты пошли по домам, буквально от двери к двери, и просто разговаривали с людьми, это было совсем не привычно и подкупало. Третье – поддержка прессы. Особенно близко мы подружились с Бэллой Курковой, она была главным редактором очень популярной программы «Пятое колесо», которая выходила на ленинградском телевидении, и Виктором Югиным, главным редактором ленинградской молодежной газеты «Смена». Ну и четвертое – милиции тогда доверяли: среди ленинградских депутатов, а их было 24, оказалось шестеро ментов.

С Борисом Ельциным мы познакомились еще до открытия съезда. Он прилетел в Ленинград и решил встретиться с нашей делегацией, потому что она была самая демократичная, и я бы даже сказал – отвязанная. Встречались в небольшом пансионате в районе Зеленогорска под Ленинградом. Бэлла Куркова меня просто замучила: «Слушай, надень форму!» Я не хотел, Бэлла не отставала. В общем, сдался. Потом выяснилось – правильно сделал. Ельцин прилетел, и тут все наши на него набросились. Чего мы терпим? Надо немедленно отбирать власть у Горбачёва. Я смотрю – Борис Николаевич растерялся, он явно не был готов к революции. И вдруг увидел меня в форме. Вроде как свой. Заулыбался. Когда все закончилось, он меня подозвал, я представился, поговорили. В следующий раз мы увиделись уже в Москве накануне съезда, когда я организовал его встречу с депутатами – сотрудниками милиции, нас было немало – 56 человек со всей страны. А потом, когда заработал съезд, мы стали встречаться регулярно по всяким текущим делам. Так что к моменту избрания Ельцина председателем Верховного Совета РСФСР мы уже были довольно хорошо знакомы.