Пойти в политику и вернуться - [17]

Встречи с избирателями мне давались довольно легко – все-таки я был опытным преподавателем, хотя с гражданской аудиторией имел дело впервые. Ходил в основном в форме. И это, кажется, добавляло мне симпатий. Вроде бы молодой, критикует власть, но все же человек с понятной всем биографией, офицер, не маргинал. Выступал без шпаргалок, старался говорить о том, что людей волнует, не врал, не уходил от вопросов – в общем, вел себя так, как будто я на семинаре. Разговор всегда был острый. На первые встречи приходили по два-три десятка человек, а в конце кампании мы собирали полные залы.

Режим был напряженнейший – 3–4 встречи в день. Не все из них проходили гладко. Против меня, конечно, серьезно работали. В одной из газет вышел материал о том, что погоны старшего лейтенанта мне вручал зять Брежнева милицейский генерал Юрий Чурбанов, который позже получил срок за коррупцию и в тот момент все еще сидел в колонии. Это было чистой правдой. Но ведь вопрос, как ее преподать.

Показательными в этом смысле были дебаты с Курковым. Помню, что они проходили на его «территории» – в полку связи КГБ. И вот вскакивает какой-то чекист с одухотворенным лицом и говорит: «Скажите, пожалуйста, почему вор Чурбанов вручал вам погоны старшего лейтенанта? Да еще досрочно». Очень хотелось его послать, но сдержался: «Звание я получил за то, что был замполитом отличной роты. Чурбанов был начальник политуправления, поэтому и вручал погоны. А звание мне досрочно присвоил министр Щёлоков. Даже дважды – старшего лейтенанта и капитана». А потом перешел на «ты» и говорю: «Тебе такое, наверное, и не снилось». Зал зааплодировал. А после Курков собрал свой штаб, пригласил меня и сказал своим: «Не трогайте Степашина. Кто победит, тот победит».

Доставалось мне и слева, и справа. Коммунисты на встречах с избирателями кричали, что я предатель, а демократы, что мент, который все будет решать дубинкой. Местные власти тоже мешали, как могли. Нам отказывали в помещениях, ГАИ задерживала наш микроавтобус и проверяла его по несколько часов, чтобы сорвать очередную встречу с избирателями. Однажды в Доме культуры, где я должен был выступать, просто вырубили электричество.

Были и явно организованные провокации. Наиболее очевидная – прямо за день до выборов в мой день рождения 2 марта. У меня как раз была большая финальная встреча с избирателями в моем родном Красном Селе. Все прошло отлично. Выхожу на улицу – мне навстречу два мордоворота. Присматриваюсь – чекисты в гражданском, я их уже раньше замечал на своих встречах. С ними бывший глава Красносельского района Анатолий Гуськов, здоровый мужик, в прошлом боксер. Явно пытаются спровоцировать драку: «Сопляк, куда лезешь, нарываешься…» Ну хорошо, думаю, хотите так – давайте. Но нас увидел Волох – а он здоровый, под два метра, в форме. Встал между нами, тут и мои курсанты подошли. Оттеснили меня, а Волох говорит: «Остынь. Представляешь, какие фотографии будут в завтрашних газетах?». Ну да, был прав, хотя, честно говоря, это тот случай, когда очень хотелось врезать как следует.

Настоящим испытанием были теледебаты. Перед первыми мы с Тамарой проводили тренировки на нашей кухне. Жили мы тогда в той самой квартире, которую удалось выменять на нашу московскую. Дом с лифтом, мусоропроводом и тараканами. Хорошая была по тем временам квартира. Две комнаты и просторная кухня, где и проходила большая часть нашей жизни. Здесь мы с Тамарой и тренировались.

Один из самых деликатных вопросов был такой: «Как изменилось ваше отношение к Ельцину после его поездки в Америку?» Тогда, напомню, по всем каналам прошел репортаж о поездке Ельцина в Штаты. Во время своего выступления в университете Хопкинса он явно был не в форме – реакции неадекватные, слова теряет… И я тогда придумал такую полушутливую формулу: «Мне близки политические позиции Ельцина, но, к сожалению, случилась американская трагедия». Так я на дебатах и ответил. И это добавило мне голосов. Большая часть кандидатов мочила Ельцина, двое его сторонников, яростные демократы, кричали, что он – единственная надежда всего прогрессивного человечества. В общем, мой ответ, видимо, выделялся на этом фоне – и не пафосный, и не антиельцинский. Курков в теледебатах не участвовал. «Тяжеловесы» тогда отказывались от прямой дискуссии. Потом это ненадолго изменилось. А теперь снова – в порядке вещей.

Кампания моя проходила, видимо, слишком успешно. Настолько, что в какой-то момент меня вызвали к первому секретарю обкома партии Гидаспову. Борис Вениаминович был партийным работником горбачёвского призыва, серьезный ученый, член-корреспондент Академии наук СССР. Но я понимал, что разговор вряд ли будет приятным. Так поначалу и оказалось. Гидаспов сказал, что я «не соответствую требованиям партии», что мне всерьез могут предложить «положить партбилет на стол», если я не снимусь с выборов и буду мешаться под ногами у Куркова. Но я к тому времени уже почувствовал поддержку людей и уперся: «С какой стати? Чем я хуже?» Гидаспов меня выслушал и неожиданно сказал: «Ну что ж, избирайся». Потом была вторая встреча, на которой я показал ему наш фильм «Огонь на себя». Чтобы была возможность работать над фильмом, мы с Николаем Колошинским представили его начальству как учебный материал. Прошло. Колошинский спокойно смог фильм смонтировать. О широком показе мы, понятно, даже не мечтали. Через какое-то время Гидаспов пригласил меня на бюро обкома. Надо ли говорить, что ничего хорошего я от этого не ждал. Сижу вместе со всем бюро в Смольном и думаю: чем все это кончится? А Гидаспов неожиданно говорит: «Я хочу, чтобы ваш фильм посмотрели все». И дал команду показать его по ленинградскому телевидению в лучшее вечернее время. Это, конечно, очень помогло победить на выборах.