Пойти в политику и вернуться - [13]

В Фергане нам, слава богу, тоже ни разу не пришлось применять оружие. Тогда еще срабатывало само появление людей в погонах – никому не приходило в голову идти на конфликт с военными.

После Сумгаита, думал, что меня уже трудно чем-то удивить. Но ферганские события оказались едва ли не более жестокими, к тому же они охватили целую область и длились не одну неделю. Именно в Фергане мой сослуживец и товарищ по училищу Николай Колошинский начал снимать свой документальный фильм о горячих точках, который мы потом назвали «Огонь на себя» и показали, когда я баллотировался в народные депутаты РСФСР. Кадры, снятые в Фергане и ее окрестностях, невозможно смотреть спокойно. Камера фиксировала все – растерзанные тела людей, сожженные дома, отчаяние мирных людей, которые никак не ожидали, что окажутся беззащитными. Эти кадры и сегодня шокируют – представьте себе, как они воспринимались тогда, когда еще не было печально известных событий ни в Чечне, ни в Югославии, ни в Сирии.

Несмотря на всю напряженность ситуации, в Фергане мы попытались восстановить учебный процесс. Конечно, он не был полноценным, но понемногу мы с курсантами занимались.

Вернулся из Узбекистана, а через месяц – новая командировка, на этот раз в Очамчирский район Абхазии – это недалеко от Сухуми. Мне еще повезло – я успел хотя бы на короткое время вернуться домой. А самолет Николая Колошинского вместе с его курсантами развернули на обратном пути из Ферганы. Вместо Ленинграда приземлились в Сухуми.

Летом 89-го начались довольно жесткие столкновения между грузинами и абхазцами. И снова у каждого была своя правда и свои ссылки на прецеденты в истории. Обе стороны вели себя агрессивно. Даже трудно сказать – кто в большей степени. Обычно считается, что абхазцы были в этом конфликте ближе России. Это, пожалуй, справедливо, если говорить о событиях 1992 года, когда президент Грузии Эдуард Шеварднадзе попытался военным путем решить абхазский вопрос. Тогда абхазцы действительно оказались в роли страдающей стороны. Но в 1989-м все было иначе. Когда наши курсанты добирались из аэропорта к месту дислокации, их автобусы забросали камнями. Не грузины – абхазцы.

Кто прав, кто виноват в конфликте, определить было невозможно. Как чаще всего и бывает, страдали мирные люди и той и другой национальности. И снова – патрулирование, общение с населением, попытки предотвратить кровопролитие. В общем, многое удалось, и особой крови и жестокости тогда не было. Но именно там, в Абхазии, у нас случились первые потери. Погибли курсант Владимир Акопов и старший лейтенант Виктор Новиков, он был у меня в училище слушателем. Одному не было и 19-ти, второму исполнился 31 год.

Обстоятельства были такими. Наши изымали у бандитов оружие. Бойцы ехали в рафике, за ним – автобус с 18 курсантами под командованием старшего лейтенанта Виктора Новикова. У селения Андроу остановили «жигули» с вооруженными охотничьими ружьями людьми. Кто-то из них попытался скрыться в лесу. Старший лейтенант Новиков и курсант Акопов бросились за ними. Стреляли предупредительно, вверх. В ответ – прицельные выстрелы. Подоспевший наряд обнаружил, что Новиков погиб на месте, а Акопов тяжело ранен. Он умер по дороге в больницу. Погибших наградили орденами Красной Звезды. Мои курсанты написали о них песню, которая вошла в фильм «Огонь на себя». Кровати погибших ребят в казарме никто не занимал – на подушки положили их фуражки, поставили фотографии.

Сейчас в Очамчирском районе есть памятник курсанту Акопову и старшему лейтенанту Новикову – гранитная стела с датами рождения и смерти. А тогда слушатели второго факультета, где учился Новиков, решили ежемесячно собирать по рублю и отсылать его жене до совершеннолетия детей. У него остались две маленькие дочки. Получалось примерно по 500 рублей в месяц – большие по тем временам деньги, пенсия, которую назначили жене Новикова, была 135 рублей. Но дело даже не в деньгах, а в памяти и в отношении к семье погибшего товарища. Не знаю, сколько лет это продолжалось, но до распада СССР точно.

После возвращения из Абхазии удалось провести несколько месяцев дома. Но зная, что происходит в Закавказье, ждал новой командировки со дня на день. После событий в Сумгаите обстановка в Азербайджане и Армении только накалялась. Споры вокруг Нагорного Карабаха привели к вооруженным столкновениям, число беженцев и с той и другой стороны оценивалось в десятки тысяч. Им надо было искать новое жилье, работу, и это еще больше обостряло ситуацию. В Баку, который был самым интернациональным городом в Советском Союзе, начались антиармянские митинги под руководством Народного фронта Азербайджана, которые продолжались несколько месяцев. Армян выгоняли с работы, выкидывали из квартир, избивали. Дело шло к масштабным погромам. Из-за обострения ситуации сюда были переброшены подразделения внутренних войск. Мы с курсантами оказались в Баку в ноябре 89-го. У меня за плечами был опыт Сумгаита, Ферганы, Абхазии, и, видимо, поэтому уже через четыре дня я был назначен комендантом Ленинского района Баку. По сути, стал главой местной власти. Такие же коменданты из числа офицеров МВД и Советской армии были назначены во все районы города. Это было необходимо, чтобы предотвратить прямые столкновения азербайджанцев с армянами и как-то защитить армян. К тому времени их открыто выдавливали с работы, не принимали в больницы… Жизнь их в Баку становилась просто невыносимой. В Ленинском районе было довольно много армян, и мы старались обеспечить их безопасность. Ситуацию в общем удавалось держать под контролем. В районе находились два довольно крупных завода – кажется, машиностроительный и приборостроительный, – и особых усилий стоило следить за тем, чтобы армян не вынуждали увольняться. Глядя на то, что происходит, я понимал, что нормальной жизни у них в Баку в обозримом будущем не будет. Ну и что в этой ситуации делать? По-хорошему надо сказать: уезжайте. А как скажешь? У людей здесь все – дом, работа, могилы близких. Они должны были сами принимать эти решения и принимали. Мы помогали выезжать, доставали транспорт, обеспечивали безопасность. Это тоже было нашей обязанностью.