Поймай судьбу за хвост! - [49]

Слова Алишы, пытавшейся играть на правах матери, не могли не раздражать. Она признавала во мне Старшего и мужа сына, как будто бы у нее был иной выбор.

У нее — отверженной, против бенгала, высшего, главы клана, пусть и недавно основанного, не было ни единого шанса. В глазах закона и социума между нами была пропасть… и все же она говорила о правах.

Я был скорее готов поверить, что она действительно собирается бороться за то, что у нее отняли. Лишившись хорошей жизни и получая право вновь ее обрести — а это бы было возможно, войди она в мой клан вслед за Тагиром, она должна быть готова идти до конца и остановить ее будет не просто.

Красивые фразы о семейном очаге и заботе выглядели не более убедительными, чем жалкие остатки осенних листьев, иногда виднеющиеся из-под проталин промозглой городской зимы, топившей улицы в грязи и рыхлом снеге.

— Думаю, будет честно, если Тагир сам решит, нуждается ли он в этом.

— Что вы имеете в виду? — интонации кошки неприятно изменились, плечи напряглись.

— Я говорю о том, что он вырос один и вошел в новый клан, поэтому сам определится, нужна ли ему оставившая его мать…

— Я же объяснила, что не в моих силах было воспротивиться воле родителей.

— И все эти пятнадцать лет они не позволяли вам подойти к приюту?

— На что вы намекаете? Вы считаете, что зная о том, где находится Тагир, я бы не попыталась с ним связаться? — вопросом на вопрос шипела кошка.

— Дом Милосердия был обязан посылать вам уведомления о самочувствии котенка один раз в год. Насколько я знаю, Таг никогда не менял приют. Письма не доходили?

Тело напряглось. Жуткое раздражение на малознакомую кошку требовало, чтобы я немедленно выставил ее за дверь, но не все между нами было сказано.

Алиша неприятно усмехнулась и сложила лапы на груди.

— И какое бы будущее я смогла ему дать, будучи отверженной? — ощетинилась она в притворном спокойствии. Уши чуть пригнулись выдавая агрессию. — Да, я знала, где он. Но кем бы он стал, останься он рядом? Таким же отверженным? Я желала сыну лучшей жизни.

Тактика, похоже, изменилась.

— И потому родили второго котенка и оставили при себе?

— Ракеш, — хрипло выдавила она, сверля меня холодным, словно лед, взглядом сквозь тонкие щели глаз. — Боюсь, я плохо вас понимаю. Вы запрещаете мне общаться с сыном?

— Да, — прямолинейность ответа немало удивила кошку. Уши опали, она задышала быстрее. — Вы не станете с ним общаться, если на то не будет его воли. Я предлагаю оставить вам свой номер комма и адрес. Думаю, этого будет вполне достаточно.

— У вас нет сердца.

— Вероятно, — я наклонился через стол, опираясь локтями и не отводя взгляд. — Как и у вас. Ваши намерения очевидны, и если вы решите меня ослушаться, поверьте, церемониться я не стану и обращусь в суд за запретом. Взвесьте ваши шансы, Алиша, и примите верное решение.

— То есть, я должна позволить вам науськивать сына против меня? Вы собираетесь облить меня грязью и вычеркнуть из жизни моего мальчика? — кипятилась она, больше не желая сдерживаться.

— Поверьте, вы уже сделали это сами. Сначала, когда молчали все это время, а потом, когда решили ему лгать.

— О чем вы?

— Это не важно. Я все сказал. Если вы станете его преследовать или хотя бы просто появляться в поле его зрения, я вас раздавлю, и, поверьте, ваша настоящая жизнь покажется не такой уж ужасной.

В глазах кошки впервые мелькнул страх.

— Это жестоко, — раненой птицей отозвалась она, превращая меня в тирана.

— Пора прощаться, Алиша, — я поднялся.

Кошка подскочила. Рассерженная фурия, она все же не забыла оставить несколько росчерков на бумаге перед тем, как избавить меня от своего присутствия.

Стоило двери за ней закрыться, как я предупредил охрану, что больше не желаю видеть эту особу в своем доме ни под каким предлогом. Дежурный заверил меня, что беспокоиться не о чем и меры будут приняты.

Глава 35 Пролитое молоко

Тагир.

Если бы вас спросили, какой день в вашей жизни был самым ужасным, многие наверное задумались бы. Но только тот, кто его действительно пережил, прямо ответит: «не помню» и отвернется.

Этот день и этот разговор с матерью я буду стараться забыть изо всех сил.

За ночь слезы высохли, оставляя в душе и сердце звенящую пустоту. Странно, раньше мне казалось, что я несчастен, но только сейчас я чувствую это каждой клеточкой своего тела…

Оказывается, жалеть себя и тихонько корить несправедливую судьбу за жестокость довольно приятно, и даже утешает в особенно тяжкие минуты. Теперь же остается только смириться с тем, что выдуманная надежда лопнула мыльным пузырем.

Уверен, что каждый приютский, как бы упрям и ожесточен он не был, верит, что где-то там у него есть семья. И даже если они никогда не встретятся, легко уверить себя, что им так же грустно и тоскливо без потерянного… да-да, именно, потерянного, а не оставленного котенка, как и тебе без них.

С такой надеждой можно жить очень долго, всю жизнь… а как жить без нее?

Как жить, если твоя мать, горячо любимая и почитаемая в мечтах, подобно Божественной, вдруг появляется на твоем пороге с распростертыми объятьями? Говорит, что рада тебя найти, а ты слышишь обратное?