Поймать ветер - [10]

* * *

Проснулся я от тревожного ощущения чужого взгляда. Еще не открывая глаз наощупь натянул покрывало на Малинку, уютно устроившуюся у меня под боком. После взглянул в ноги нашего ложа. Там стояла девушка, обнаженная, с веревкой, свитой из разорванной простыни, на шее.

Я узнал Ягодку и возблагодарил про себя Хозяйку Небес за то, что призрак не был обезображен смертью. Видал я повешенных с опухшими черными лицами и вываленными языками, но самоубийца выглядела, как при жизни, и смотрела точно также: кротко и нежно.

— Помоги ей, — казалось, слова давались Ягодке с трудом, наверное, из-за поврежденного веревкой горла. — Не бросай, помоги, — указала на спокойно посапывающую рядом девчонку. — Она не приживется здесь, как и я.

— Ягодка, — прошептал я. — Прости… Если б я знал…

— Не надо, Перчик, — призрак грустно улыбнулся. — Я уже мертва, она — еще нет. Помоги…

Из глаз у покойницы покатились слезы, а я почувствовал себя так, будто давно и без колебаний перешел последний поставленный самому себе предел…

— Перчик!.. — Малинка трясла меня за плечо. — Что ты там бормочешь? Кошмар приснился?

— Что? — вот тут я, как выяснилось, проснулся по-настоящему и недоуменно уставился на склонившуюся надо мной девчонку. Мордашка ее выглядела весьма обеспокоенной.

— Ты мечешься, стонешь, просишь у какой-то Ягодки прощения. Я испугалась.

— Да, сон странный привиделся, — я взлохматил себе волосы, пытаясь скрыть растерянность. Явилась ли мне настоящая Ягодка или это была моя совесть, принявшая вид повесившейся здесь, в этой самой комнате, пару лет назад девчонки? Девчонки, которую я соблазнил для Флоксы.

Мать Ягодки умерла давно. Отец женился на другой, а когда и он отправился в лучший мир, наделав долгов, мачеха не нашла ничего лучше, как расплатиться с кредиторами, продав падчерицу в «Теплую норку». Это не худшая участь для нищей сироты, оказаться на улице гораздо страшнее. Возможно, все сложилось бы не самым худшим образом (мне известно, что многие девчонки втягиваются и начинают получать удовольствие от своей работы, особенно в таком солидном заведении, как у Флоксы), но Ягодку угораздило влюбиться по-настоящему. Меня она не винила и даже кивала, когда я убеждал ее выкинуть бродягу-жулика из головы и попытаться найти себе доброго и щедрого покровителя среди будущих посетителей. А ночью, накануне своего первого рабочего дня, девочка разорвала простыню на полосы, сплела веревку и повесилась на решетке оконца.

Узнав об этом, я зарекся «объезжать» девчонок, как называли это занятие содержатели веселых домов. Но, будучи бесчестным проходимцем, легко вернулся к нему, как только припекло. Так кто же разговаривал со мной во сне? Покойная Ягодка или все-таки моя послушная совесть, решившая ненадолго пренебречь распоряжениями хозяина? Какая разница? Так или иначе, боюсь, придется прислушаться к высказанной просьбе…

Пока я размышлял, Малинка что-то говорила.

— …Ты мне совсем ничего не скажешь? — она ткнула меня в плечо, выводя из задумчивости.

— Что ты хочешь услышать?

— Я спрашивала, здоров ли ты. И еще про твои занятия, родину, близких. У нас на севере говорят: на островах встречаются нечистые духи, имеющие власть над женщинами, над их телесными желаниями. Будто вселяются они иногда в тела молодых мужчин, чтобы получать удовольствие. Сами-то они бесплотны… Ты не одержим, часом? И кто эта Ягодка, за что ты у нее прощения просил?

— Три болота и одна лужа! За айра меня еще ни разу не принимали! Даже не знаю, оскорбиться или загордиться, — хмыкнул я, но Малинка глядела почти испуганно и я поспешил ее успокоить. — Никакой я не одержимый, и уж тем более не айр. Такой же человек, как и ты. Просто женщин люблю и умею дарить им наслаждение. Или продавать, — подмигнул, она нахмурилась. — Что тебе еще сказать про мои занятия? Я жулик. Родителей своих не знаю, родины — тоже. Бродил много где, только на север к вам, считай, не заглядывал, потому как холодно там. Вот так. Ты, конечно, не веришь?

— Про женщин и жулика верю, а вот насчет того, что ты ничего о себе не знаешь — не очень.

Я пожал плечами. Понятное дело, лжецы — народ недоверчивый. Наврала мне про себя, а я ей чистую правду сказал. Не знаю ни родителей, ни родины. Одно из первых воспоминаний — я, совсем еще мелкий пацаненок, сижу на палубе корабля, забившись между какими-то ящиками и мучаюсь тошнотой от качки. Один я был на том корабле или нет, и откуда-куда плыл — не ведаю. Может, это вообще какой-то сон или одна из моих историй, которую придумал, забыл и стал считать своим прошлым. Морской болезнью-то я теперь не страдаю…

— Мне все равно, кто ты и чем занимаешься, — быстро проговорила Малинка. — Главное, ты, мне кажется, неплохой человек.

— Я жулик. Обманываю, иногда ворую, если вижу, что плохо лежит. Не гнушаюсь женщин за деньги ублажать.

— Ну и что? Не убиваешь ведь никого, доносами не занимаешься? — Я помотал головой. Не, разбойничий промысел не для меня. Кишка тонка. А доносы и вовсе распоследнее дело. — Ты добрый. Вон, горбунья тебя любит, а ты с ней только разговариваешь, уверена.

Я фыркнул, представив, как добиваюсь благорасположения Машки обычным для себя способом.