Поймать ваххабита - [16]

— E-e-e, Hamza, uebok is a old soldier (Э-э-э, да как же это сказать? Хамза, уёбок — это старый усталый солдат). Lion of special force, special termin soldier special team (Лев спецназа, это слово упоминают между собой только солдаты подразделений специального назначения, и только между собой, этакий спешаловский слэнг).

Хамза белозубо скалится.

— Wow! I am is uebok? (Ух ты! А я уёбок?)

— Yes you and you soldier nice! (Да кто бы сомневался, и ты и твои солдаты — большие уёбки).

Арабский лейтенант со смаком повторяет новое для себя слово, жутко его искажая.

Переводчик неодобрительно смотрит на меня и покачивает головой.

Хамза поднимает своё подразделение, что-то громко на них крича по своему.

Серега переводит:

— Он говорит, что русский инструктор зря вас называет львами пустыни, и, типа, они недостойны гордого звания уёбка и, типа, они порождения нетрадиционных сексуальных отношений Иблиса, Хаттаба и всей Аль-Каиды...

— Ишь, ты как заворачивает, да толку с этого, — чуть грустно восхищаюсь я, мне охота под кондиционер и холодного пива с сухариками со вкусом бекона, или водки с селедкой, и самое ужасное, мне уже хочется посмотреть Дом-2.

Наверное, это называется тоска по Родине.

* * *

Теперь иногда наблюдаю моменты, как два арабских парашютиста-спецназовца из моего подразделения встретив друг друга приветливо машут и в полголоса:

— Hi, uebaak...

Все попытки убедить арабов, что самые крутые уёбки — это всё же спецы из Штатов, успехом не увенчались. Тут арабы уперлись: за янки однозначно закрепилось «пендос», и не вышибить. Даже коллеги по Северо-Атлантическому Альянсу бритты, с которыми как-то пришлось приватно пообщаться, похихикивая придерживались версии, принятой всем миротворческим контингентом на Балканах. От российских «паратрупперов» они были в восторге, им довелось наблюдать прибытие наших ребят. Итальянцы и англичане, одетые в летний камуфляж и панамки, радостно недоумевая, задали вопрос нашему офицеру: что это за странные войлочные сапоги приторочены к рюкзакам наших бойцов, и зачем меховая подстёжка на куртках. На что наш офицер ответил кратко, ёмко и загадочно:

— Зима и ниипёт!

* * *

На прощальном фуршете в миссии было весело, там была наша русская водка и предчувствие скорого возвращения домой. И только наш «основной» испугал меня до икоты, нацепив на местный камуфляж наши эмблемы «сельхозавиации» (десантные птички) и черный лаковый «Кавказский крест» (который продается у любой духанщицы в милой сердцу Ичкерии). Все бы ничего, только местный командир батальона (впоследствии министр внутренних дел королевства) закатил спич минут на пятнадцать.

Серега уже устал переводить и, тяпнув во время речи грамм двести пятьдесят «беленькой», глупо улыбался и нес ахинею. Местный комбат закончил свою речь уже по-русски отвесив комплимент в сторону нашего «основного».

— И самый балшой спыцалист канешно ви, палковник, ви настойаший уйобак, за вас!

— Ур-ра! — в ужасе закричали мы и опрокинули свои рюмки с водкой, арабы хлобыстнули свою минералку.

— Сирёжа, — заплетающимся языком вопросил наш босс, — а чего значит последнее слово, чой-то я не понял?

— А, типа, крутой спецназер, лев пустыни, так сказать, местный диалект, — пробормотал Серега и потянулся снова к рюмке.

BUNA ZIO (отрывки из повести)

Мотыль, открывая квартиру, чувствовал, как глухо бьётся в груди сердце. Нет, не от бега, бегал Женя — дай Бог каждому, скорее всего от неясной тревоги и смутного чувства надвигающейся беды.

А в квартире царила умиротворенная и непринужденная обстановка. Два бывших сослуживца старшины первой статьи Евгения Мотыля сидели на кухне за большой бутылью молодого вина и орали друг на друга в голос.

— Мля, идиот ты! Пехота — это царица полей, училище у меня О-Б-Щ-Е-В-О-Й-С-К-О-В-О-Е! — пытался говорить внятно и раздельно заплетающимся языком нынешний курсант и бывший матрос-водолаз по кличке «Брейк».

— Да «сапог» ты, натуральный «портяночник», ты и на пункт из «сапогов» пришёл! — корил «Брейка» Степан Падайлист, из-за оригинальности фамилии кличка у Степы была тоже оргинальная — «Качок».

Кличку эту ему еще на срочке придумал «Брейк», склонный ко всяким литературным излишествам и фантазиям. В первый раз когда «Брейк» услышал фамилию Степана, то он высказал вслух аллегорическую рифму: «Степан Падайлист — ярый онанист!». Падайлист был младшим матросом по призыву и скуксившись промолчал. В конце концов кличка много раз трансформировалась и превратилась в «Хохла-велосипедиста, старого фашиста, заядлого культуриста» а для удобства произношения в просто «Качок».

— Ко-о-ок! — заорали бывшие матросы, узрев Мотыля, — где ты носишься, мы чо, на дискотеку идём или как? Тут же выпускные в школах, девчонки нарядные с букетами бегают, на танцульки попрут обязательно.

— Остыньте вы, дутен пулы, — выразился нелециприятно и по-молдавански Мотыль, — румыны в городе, вам валить надо, особенно тебе, «Брейк».

— Хорошенькое дело — валить, вы меня сдернули, сколько у меня нервов потрачено, чтобы раньше с училища свалить — вас не интересовало. Димку Болева так и не встретили, в Одессу не съездили, и тут — валить? — начал возмущаться «Брейк».