Повстанцы - [46]

— Да, а соседняя — Сташиса.

— Сташисову я знаю. А которая Янкаускаса?

— Напротив. Через дорогу.

— Развалюхи, больше ничего. Ткнешь пальцем — рассыплются. Одна труха.

— А что? — с любопытством спросил войт.

— Ничего. Пан Скродский хочет их переселять. Но что тогда делать с постройками?

Тем временем из светлицы вышли и жандармы со стражниками, которых провожали старые Бальсисы.

— Что ж, господа, поедем, — обратился вахмистр к становому. Потом сурово обернулся к Бальсису. — Ты, отец, смотри у меня! Сыновьям воли не давай. А старшего все равно поймаем. Не упорхнет от нас птичка певчая. И всю эту шайку изловим.

Тут управитель вспомнил: надо завернуть к Сташису, тот может дать ценные указания. Сташисова усадьба через два двора, нечего и в повозку садиться. Поэтому все, хватаясь за изгородь, гуськом отправились к Сташису.

Удивился и испугался старик, увидев столько нежданных гостей. Сын Андрюс через задние двери юркнул на огород, старуха села за кросна, а дочь Марце принялась хлопотать у печи — сейчас затопит, надо зерно подсушить, хлеб на исходе. Светлицы у Сташисов не было, а в хибарке негде рассесться. Поэтому оба стражника и жандарм Палка остались во дворе. Два окошка с замызганными, закопченными стеклами, скрепленными лучинками, пропускали мало света. Гости нащупали скамьи, уселись, и управитель первым завел разговор:

— Сташис, ты был всегда хорошим и исполнительным хозяином. Это известно не только мне, но и пану Скродскому. В случае беды всегда найдешь в поместье поддержку. А теперь мы к тебе обращаемся, как к человеку рассудительному. Знаешь, вчера пан вахмистр со становым арестовали Пятраса Бальсиса, за подстрекательство и повезли в имение. По дороге на стражников из-за угла напала целая ватага и отбила Бальсиса. Люди — из вашего села. Кто они такие?

— По царскому закону требуется злоумышленников передавать в руки властей, — добавил становой.

А вахмистр припугнул:

— За недонесение, укрывательство виновников угрожает тяжкое наказание.

Скрюченный, еле заметный в полутьме, Сташис сидел на лавочке недалеко от печи, исподлобья поглядывая на незваных гостей. Неожиданное чувство зашевелилось в его груди. Да, он служил пану верой и правдой. Пан, вишь, все одно пан. Помещику он и теперь, может, сказал бы все. А тут жандармы, полиция! Отродясь он с жандармами дела не имел и иметь не желает. Нешто он Иуда-предатель? Ведь и без того соседи его ненавидят, чураются — дескать, продался… И в гноящихся глазах старика мелькнул огонек.

— Так что же, Сташис, — напирал управитель, — кто из ваших в этом замешан?

— Не ведаю, пан, — мрачно ответил Сташис.

— Как можешь не ведать? Ты — близкий сосед. Тут, наверно, шум поднялся, крик… Неужто ты не слыхал?

— Не слыхал, пан. Как говорится — не мои свиньи, не мой огород.

— Не верю. Да, наконец, если ты сам не видал и не слыхал, так видели и слышали другие домочадцы. Старуха, сын, дочка.

Но Сташис упрямо держался за свое:

— Не ведаю, пан.

И старуха, следуя его примеру, затрещала то же самое:

— Знать не знаем, слыхом не слыхали. Теперь погода скверная, все в избе торчат, нам какое дело, что там у Бальсисов или Кедулисов. Они сами по себе, мы сами по себе.

Вахмистр свирепо выругался:

— Эх, распустила язык, чертова хрычовка!

Тем временем Марце наложила растопку, сверху — дрова, раскопала из пепла угольки, взяла лучину и на корточках принялась раздувать огонь — даже щеки у нее разбухли, как красные пузыри. Вспыхнувшей лучиной она затопила печь. Едкий дым повалил в хибарку, первым долгом протянулся под потолком, но вскоре стал оседать вниз и добрался до голов сидевших. Верно, Марце забыла открыть вьюшку. Управитель, за ним вахмистр и становой закашляли, зачихали. Дым драл глотку, заслезились глаза — убраться бы поскорее!

— Сволочной мужик! — проклинал Сташиса вахмистр, выкатываясь за дверь. — А девка, ей-богу, нарочно задумала нас выкурить, будто барсуков из норы. Треклятое отродье! Все одного поля ягоды!

Хуже всех чувствовал себя управитель. Он был убежден, что Сташис выдаст участников вчерашнего налета. Что стало с этим оборванцем? Ну, такое наглое укрывательство ему с рук не сойдет.

Жандармы, стражники и войт отправились на повозке в Кедайняй составлять протокол, а управитель сел на гнедого и повернул было к поместью, но передумал — остановился возле Кедулисов. Если уж он тут, надо попробовать уладить и это дело.

В избе были старики и Уршуле. Катре еще не вернулась. Может, оно и лучше прежде потолковать с родителями. Пшемыцкий начал издалека. Нехорошо, что крестьяне осмелились ослушаться пана. Вот и вмешались полиция и жандармы. Добра от этого не жди. Нечего слушать всяких подстрекателей. Но и теперь еще не поздно помириться с паном, коли не всем, то хоть некоторым. Легче всех это сделать Кедулису.

— Есть у вас хороший случай заслужить милость пана, — говорил управитель. — Панское дело вам на пользу обернется. В мае из Варшавы возвращается паненка. Паненке нужна служанка. В поместье теперь подходящих нету. Как я только увидал вашу Катре, сразу и подумал: вот самая лучшая горничная для панны Ядвиги — здоровая, проворная, расторопная, а если приодеть — и сама как настоящая барышня. Отпустите, родители, дочку в имение, не пожалеете ни вы, ни она.