Повстанцы - [118]

— Уверен, что нам с вами не придется ссориться, — добавил он подбадривающим тоном.

Недолгое замешательство Ядвиги уже миновало, и она ответила громко, не конфузясь:

— Ссориться с вами, ксендз, значит заранее обрекать себя на поражение. Я бы этого не хотела.

— Ну вот, и разговорились, как добрые соседи, — улыбнулся, отходя в сторону, Мацкявичюс.

Теперь все были в сборе, и хозяйка пригласила гостей в столовую. Уже приближался вечер. Стол выглядел скромна. Молодой Сурвила пожелал, чтобы угощение соответствовало интимному характеру добрососедской встречи.

Стяпас разливал вино, обслуживал гостей. Мацкявичюс внимательно наблюдал за необыкновенным камердинером. По дороге в Лидишкес Пятрас Бальсис обстоятельно рассказал ксендзу про своего дядю. С виду тот ничуть не отличался от любого лакея. Фрак, белая перчатка на одной руке, бритое лицо, широкие бакенбарды, лысеющее темя, сдержанное выражение и плавная походка — казалось, он только и делал в жизни, что сновал между кухней и столовой, заботился лишь о том, как бы не пролить суп, не разбить сервиз, не закапать скатерть вином. Но ксендз знал, что под этой маской лакейского безразличия таится душа литовского крестьянина. Мацкявичюс мысленно отметил этого камердинера, как человека, который понадобится в будущем.

Украдкой наблюдала за Стяпасом и Ядвига. Вчера вечером Агота вздохнула, узнав, что паненка собирается к Сурвилам, а после настойчивых расспросов будто нехотя рассказала, как дед паненки некогда подарил Стяпаса одному из гостей. Этот Стяпас-де и есть камердинер пана Сурвилы, дядя Пятраса Бальсиса. А другого дядю пан Скродский отдал в рекруты, но тот, говорят, сбежал. Рассказ Аготы причинил немало горечи Ядвиге. Куда ни взглянешь — везде обиды, несправедливости! Сумеет ли она хоть частично их загладить. И у нее крепло желание сделать это.

Виктор всячески старался услужить Ядвиге, сидевшей рядом с ним. Сначала это удавалось ему с трудом. Ядвига выглядела рассеянной, озабоченной и обращала мало внимания на усилия своего соседа.

— Вижу, что панна Ядвига скучает, — не выдержав, упрекнул он. — Не варшавские ли воспоминания тому виной?

— Я могла бы то же самое сказать о пане Викторе, — недовольно отрезала она. — Это вы обещали нас просветить вестями из столицы. В самом деле, пан Виктор, как откликнулись на варшавские события в Петербурге?

Этот вопрос интересовал всех присутствующих. Разговоры умолкли, и все взоры обратились к молодому Сурвиле. Он опустил глаза, как бы собираясь с мыслями, но минуту спустя заговорил спокойным голосом:

— Только, господа, не ждите от меня длинного, продуманного доклада. Хотел бы в непринужденной беседе ознакомить вас с тем, что произошло в Петербурге и еще кое-где. Поэтому, пожалуйста, если у кого возникнет желание — перебивайте, переспрашивайте, делайте замечания.

Никто не отозвался, только старый Сурвила шутливо предостерег:

— Но уж, милый, не привирай!

И Виктор принялся рассказывать о петербургских студентах из Литвы и Польши. Изумились слушатели, узнав, что они составляют третью часть всего столичного студенчества. И все, за малым исключением, готовы выступить с оружием в руках, когда наступит решающий день.

— А много ли там литовцев? — спросил Шилингас.

— Немало, но точно не скажу. Знаю Валерьяна Врублевского, он в прошлом году кончил Лесной институт. Знаю поэта Антония Сову, вильнюсца Бронислава Зелесского, жемайтийца Ионаса Станявичюса — родственника поэта Симанаса Станявичюса, белоруса Кастуся Калиновского, в прошлом году окончившего юридический, и еще немало замечательных юношей.

— Есть такие и в московском, киевском и дерптском университетах, — добавил Мацкявичюс. — В киевский попадают и крестьянские дети. Я сам там побывал. А сейчас в Киеве учится сын крестьянина Миколас Бальсис. Без сомнения, есть и другие. Извините, пан Сурвила, мы уклонились от темы.

— Студенты-литовцы есть повсюду, — согласился Виктор. — Отрадно, что появляются и студенты из крестьянской среды. Им, господа, в будущем предназначена большая и важная роль в судьбах нашего края. Но теперь разрешите — я продолжу о Петербурге.

— Просим, пан Виктор, — отозвалось несколько голосои.

— Среди молодежи наиболее патриотично и, так сказать, мятежно настроены молодые офицеры генерального штаба, инженерной и артиллерийской академий. Их революционная группа возникла еще в 1858 году и возглавляется Сигизмундом Сераковским и Ярославом Домбровским. Перед самым моим отъездом из Петербурга был создан военный комитет. Один его представитель вместе со мной приехал в Вильнюс, другой направился в Варшаву. Есть еще одна группа революционных деятелей. Обе поддерживают связь не только между собой, но и с русскими оппозиционными интеллигентами, в России и за границей. Да будет вам известно, что Сераковский, офицер генерального штаба, пользуется большим доверием военного министра Милютина. С прошлого года уже дважды побывал в заграничных командировках для изучения вопросов реорганизации армии. Это человек необычайных способностей. Во время своих поездок он установил связи с Герценом и Мерославским, с Гарибальди и Мадзини. Он близко знаком с Чернышевским.