Повстанческая армия имени Чака Берри - [22]

Ромыч: Собсвенно скандала-то и не было. Мы как раз выдали то самое, что от нас ждали. Тем более, что играли мы нормально, если бы еще Мирон не мешал мне петь, так и вообще. И к чему пришли? К тому, что все довольны, все рады, все смеются. В прошлый раз половина зала кричсала «ура», а другая хотела набить нам морды, а сейчас просто все довольны. Вот, мол, еще одна смешная команда. Еще один такой сейшн, и мы просто всем надоедим.

Андрюша: Ни фига не пойму. В чем дело? Нам было по кайфу, народу в зале по кайфу — что за страдания такие? Я доволен.

Разговоры на крыльце:

— А ведь красивая же музыка!

— Шоу хаотичное.

— Нет, это покруче ОБЪЕКТА.

Свердловский рок-клуб изъявил желание принять ИНСТРУКЦИЮ в свои ряды. Поскольку для этого требуется, чтобы в команде состоял хоть один житель г. Свердловска, в ИНСТРУКЦИЮ изъявили желание вступить Шахрин из ЧАЙ-ФА и Бутусов из НАУТИЛУСА.

После ухода в армию Игоря Жевтуна, «Повстанческая армия», она же Формация ИПВ, лишилась музыкального коллектива. Вернувшийся с северов Немиров, хоть и продолжил свою вдохновляющую, инспиративную деятельность, но возглавлять музыкальный коллектив не мог. Слух у него отсутствовал напрочь, с чувством ритма были проблемы. Он ни на чем не играл и не имел музыкального образования. Это было плохо. Это означало, что наше сообщество лишено мощнейшего эмоционально-информационного рупора, коим являлся музыкальный коллектив под руководством Игоря Жевтуна. Ждать два года, пока Игорь вернется из армии — это было немыслимо. Это было равносильно краху и роспуску «повстанцев» по домам. Тогда за дело взялся я, то бишь автор этой книги. На гитаре я, как вам уже сообщалось, худо-бедно поигрывал. Правда, гармонии, кои я из нее извлекал, мало кто мог разобрать. Дело в том, что из-за полученного в ранней юности ранения в позвоночник, левая рука работала плохо. Мне пришлось освоить игру способом, до сих пор вызывающим у многих удивление. Я стал учиться брать аккорды правой рукой, а бить по струнам левой. Сначала пытался переставлять струны, но потом решил, что этак я смогу играть только на редких гитарах, что, при нашей российской бедности, чревато. Это Пол Маккартни может себе позволить иметь хоть пятьдесят гитар, и струны ему, если что, вмиг переставят под правую руку услужливые помощники. А мне кто будет струны переставлять? То-то. Пришлось осваивать этакую парадоксальную «обратную аппликатуру». Гитара при этом издавала некий нечленораздельный звон, в котором никто не улавливал отдельных гармоний. Никто кроме меня! И этого мне было достаточно. Остальное дело было за слухом и голосом. Ими-то меня Бог не обидел. За плечами была музыкальная школа. Занятия на фортепиано и аккордеоне. Полученные там знания мне помогли хоть как-то разобраться с гитарой, несмотря на плохо слушающиеся пальцы. Они буквально плавали по струнам, но я забивал свою игру мощным вокальным крещендо. И вроде бы что-то получалось такое, что публика воспринимала со снисхождением, а иногда, впрочем, и с восторгом.

Как-то пронесся слух, что в соседнем Свердловске функционирует мощный рок-клуб. Выступают питерские и новосибирские рок-звезды. Да и в самом Свердловске есть несколько неплохих команд. «Чайф» и «Наутилус» тогда были известны довольно ограниченному кругу любителей отечественной рок-экзотики, рок-клубов Питера, Москвы, Свердловска и Новосибирска. Было решено ехать и наглым образом вылезать таки на рок-сцену. Поразить публику виртуозной игрой на инструментах — это нам было явно не под силу. Поэтому выступление планировалось под лозунгом: «Дадим говна!» Расчет был на мой нахальный водонапорный рев, эпатаж и некое неслыханное доселе шоу. Никто нас в Свердловск не звал. Никто нас там не ждал. Незваный гость, как говорят, хуже татарина. Ну а мы-то кто? Гузель — башкирка, Немиров — наполовину татарин, а я тот, что еще хуже. А что еще от Тюмени ждать? Кругом одни татары и есть. Ембаево, Тураево, да Мала Каскара.

Глава 11. INSTRUKCIA on the stage

Репетировать было негде, не на чем и бессмысленно. Все равно техничных и уже более-менее инструментально упакованных свердловчан не переплюнуть. Так что аккорды Жене Кузнецову, Кириллу Рыбьякову, Саше Ковязину и Андрею Шегунову я показывал прямо в поезде. Да, впрочем, что там было показывать? Аккордов-то в песнях и было только раз, два и три. Но зато каких! Это были Великие Аккорды: «до-мажор», «ре-мажор» и «соль-мажор». Если бы я играл то же самое сейчас, то ради большей красивости, музыкальности и гармоничности я бы еще добавил дополнительный «ми-мажор», а в припеве перешел бы на заменяющий «до-мажор» аккорд «ля-минор», и это было бы красивее. Но это было бы через чур. Гениальная лаконичность трех-аккордного рифа была бы нарушена. Остро-бритвенная его поверхность, врезающаяся под сердце, была бы притуплена. Лаконизм и энергия! Вот мой лозунг того времени.

«Прямо с экрана дует восточный бриз…» Рычал и выл я в тамбуре поезда Тюмень-Свердловск, показывая музыкантам, что играть надо быстро, быстро и еще быстрее. Немиров меня с энтузиазмом поддерживал. Вся эта гениальная простота была призвана пожарной струей смыть со сцены всех мастеров изящной инстументальности и велеречивой рок-поэтичности. Традиции подобной рок-поэзии в Свердловске были ох как сильны благодаря усилиям таких рок-мэтров, как Пантыкин с его «Урфин Джюсом».