Повседневная жизнь языческой Руси - [75]

. Для протопопа Аввакума, боровшегося и со скоморохами, и в то же самое время с «никоновыми новинами» за старую веру, скоморохи были связаны, прежде всего, с плясовыми медведями, «харями», то есть масками, бубнами и другими музыкальными инструментами[216].

В XVII столетии по Руси гуляли целые ватаги бродячих скоморохов, устраивавших свои представления где угодно и когда угодно. Они уже, безусловно, отличались от своих древних предшественников дохристианских времен. В частности, вряд ли древние скоморохи использовали медведей в своих представлениях, ведь медведь воспринимался «скрытым» человеком, которого можно было увидеть, если снять медвежью шкуру. Медведя и очень боялись, и очень уважали за связь с нечистой силой (он мог прогнать водяного, подчинить себе лешего или домового, сам мог обратиться в домового, мог охранять подземные клады в лесу, вступать в связь с женщинами, излечить от лихорадки, порчи, бесплодия, предсказать скорое замужество и т. д.). Но вместе с тем уже в раннем Средневековье считалось, что если ручного медведя ввести в дом и он заревет, то это к свадьбе. В XVII веке медведи при скоморохах не только плясали, но и совершали разные трюки, изображали сценки (например, как невеста спит с женихом на свадьбе), могли подать поднос с чаркой водки или сбить шапку с головы зрителя.

При дворах русских царей, князей и бояр существовала медвежья потеха, заключавшаяся в травле медведя и борьбе с ним мужика-добровольца, который мог во время этой борьбы лишиться не только шапки, но и головы…

Несмотря на очевидную эволюцию скоморошества за многовековой период его существования, его связь с язычеством была очевидна и для властей, и для народа. Трудно восстановить полноценную картину участия скоморохов в различных пирах и празднествах. Одной из ярких черт их выступлений было «глумление», под которым, вероятно, подразумевалось пародирование и высмеивание каких-то общеизвестных явлений. Так, например, исследователи считают, что «Служба кабаку», пародирующая литургию, была создана скоморохами и исполнялась ими же. Пародийный элемент легко прослеживается и в «Сказании о куре и лисице», известном в рукописных списках с XVII века, где лисица выполняет роль священника, исповедующего петуха и упрекающего его в многоженстве, на что «кур» отвечает цитатой из Библии: «плодитися»![217]

Если же скоморох был одновременно еще и музыкантом, то его связь с нечистой силой, а именно с чертом, была налицо. Дело в том, что вообще любая способность извлекать стройный ряд звуков из музыкальных инструментов считалась полученной от нечистой силы. Музыкант приравнивался к колдуну! А скоморохи играли и на струнных, и на щипковых, и на духовых инструментах. Русские средневековые поучения против язычества прямо указывают, что под маской музыкантов, играющих на гуслях, бубнах, тимпанах, барабанах и других инструментах, скрываются бесы, вводящие в грех своей музыкой[218]. Музыка и смех напрямую ассоциировались в Древней Руси с греховностью, а категория греховности, в свою очередь, отсылала очень часто к языческим суевериям и пережиткам.

Смеховое антиповедение: бесчинства

Поскольку мир язычников был слишком суров и переполнен нечистой силой, то наряду со скоморошеством язычники прибегали к бесчинствам, то есть намеренным нарушениям норм, пародированию обрядов, ритуалов, заговоров, к бойцовским, кулачным и конным состязаниям и т. д. Это был как бы вызов нечистой силе, выплеск накопившегося напряжения. Сам термин «бесчинство» произошел от слова «чин», означавшего определенный и устоявшийся порядок проведения того или иного ритуала, обряда, церемонии. Бесчинство означало отсутствие чина-порядка в чем-либо. Церковный «Требник» XVI столетия включал наказания за то, что люди «позор всякых смотрели», за «конное уристание» или участие в представлениях скоморохов.

В народной культуре антиповедение вошло в состав календарных и семейных праздников, чаще всего как их заключительная часть. Как фиксировалось в Степенной книге XVI века, «в некия праздники сходящеся, и яко позоры деюще, бои творяху; деревянным ослопьем бьяхуся и убивахуся»[219]. Ослоп — это дубина, толстый конец которой мог быть утыкан железными остриями или обит железом. Древняя Русь знала поговорку: «Жалеть ослопины — не употчивать детины».

Особенно насыщенными днями для бесчинств считались, как уже могли догадаться читатели, дни зимнего и летнего солнцестояния, а также дни весеннего и осеннего равноденствия — те самые временные границы, о которых столь много говорилось в книге. В семейных событиях бесчинствовали чаще всего на свадьбах, где били посуду, ломали мебель, преграждали путь свадебному поезду или отдельным участникам обряда. В погребальных обрядах бесчинства состояли в основном в преграждении пути нечистой силе путем создания куч, перекрывавших дорогу; в кувыркании через голову в вывороченной наизнанку одежде.

На первом месте у восточных славян считались бесчинства, связанные с сельским хозяйством, с орудиями пахоты, боронования, с телегами, санями, лодками, ульями, кадками, бочками, лестницами, лавками, корзинами и т. д. Все эти порой очень тяжелые предметы требовалось во время бесчинств унести с одного двора на чужой двор, либо затащить с земли на крышу дома, либо унести вообще за село, в лес, на перекресток дорог, к реке, на кладбище, сбросить в овраг, прорубь, колодец. Собственно место, куда перетаскивали эти ценные для хозяев предметы, выбиралось произвольно, а вот выбор предметов был предопределен строго. Важно было разыграть хозяев, изобразив исчезновение не чего попало, а значимых в хозяйстве вещей, чтобы хозяева пришли в ужас. Иногда для усиления эффекта бесчинствующие молодые парни уничтожали сельскохозяйственную и дворовую утварь, разламывая ее, сжигая, разбирая на части. Нередко могли собрать кучу чужих телег и саней и взгромоздить одни на другие посреди дороги.