Повседневная жизнь воровского мира Москвы во времена Ваньки Каина - [72]

«…в прошлом 744-м году после праздника Рожества Христова в святые вечеры, а имянно с пятницы на субботу поутру часа за три ходил за Яузские вороты, не доходя Вшивой горки, на Большую улицу для кражи с возов у проезжих людей, что попадется. И по той улице от Яузских ворот в Таганку ехал незнаемо которого монастыря архимандрит да за ним ехал в санях мужик и сидел на облучке, а те сани были перевязаны веревкою. И он, Иван… сзади у саней веревки обрезал и из-под роговой из тех саней вытащил кражей подголовок с небольшим замком и, украв, принес на двор показанного десятского и утайкою тот подголовок спрятал под крыльцо и потом вошел в избу И, погодя малое время, вышед из избы, и тот подголовок из-под крыльца в том же доме отнес под сени, и у того подголовка замок сломил, и из него взял денег тридцать пять копеек, два аршина пестряди, три платка выбойчатых, ножницы новые, снурку шелкового черного, сколько аршин, не знает, игол полторы бумашки, три прута, сургучу, да восемь гребней, книшку печатную, три калпака медные и всякую разную мелочь, а что чего порознь, не упомнит. И с того ж подголовка взял разные письма, которых связано было большой сверток, а какие оные письма порознь, он, Иван, не знает, и показанной подголовок он, Иван, принесши в избу, отдал десятского жене Степаниде Федоровой незаведомо, что краденой. Ей же, Степаниде, он, Иван, отдал вышеписанные в свертке письма не заведомо ж, что краденые, и велел ей, Степаниде, оные письма, как станет топить печь, бросить в печь в огонь, а бросила ль их в печь, того он, Иван, не видал, только после того она, Степанида, сказала ему, Ивану, что она вышеписанные письма бросила в огонь, которые и сгорели, только де он, Иван, после того усмотрел у оной Степаниды у пастели два письма, которые принесены с ним, Иваном, в Сыскной приказ, и он, Иван, взяв те два письма, отнес на Яузу-реку и бросил в прорубь, которые не утонули, и он, Иван, от проруби у берегу зарыл в снег».

Но не успел Харахорка толком спрятать краденое, как в дом нагрянул его старый знакомый Иван Каин с солдатами и десятскими. Бывший вор и опытный сыщик Каин сразу догадался, что подголовок и прочие вещи — не иначе как краденые. Иван Харахорка, возможно, не видя смысла скрывать правду, а может быть, испугавшись доносителя, сразу признался в совершении кражи и даже показал Каину место, где закопал в сугроб хранившиеся в подголовке бумаги. Поличное, преступник, а также все его соседи были доставлены в Сыскной приказ. На следствии выяснилось, что жертвой кражи оказался монастыря «Донецкого Азовского пророка и крестителя Иоанна» архимандрит Петр, ехавший из Москвы в Зарайск «для монастырских вотчинных нужд» и везший в подголовке самое ценное — различные монастырские документы.

На допросе Иван рассказал о своих побегах, а также повинился в кражах, которые совершил, укрываясь от службы. 10 июня, 4 и 19 июля 1745 года Харахорку пытали в застенке Сыскного приказа, чтобы вынудить его рассказать о других преступлениях и сообщниках, но, несмотря на мучения, он не изменил своих показаний.

Последовавший суровый приговор был основан на указе от 12 ноября 1721 года, по которому было велено «татем за первую и за вторую татьбу чинить наказание и свобожать на поруки, как указы повелевают, а за три, вырезав ноздри, ссылать на галеру в вечную работу». 8 августа 1745 года в Сыскном приказе определили: «…означенному беглому матрозу Ивану Буханову, Харахорка он же, за показанные ево воровства, за три побега, за мошенничество две недели, за две татьбы учинить ему, Харахорке, наказание: бить кнутом, дать дватцать пять ударов, и по наказании сослать Харахорку в [ссылку в Оренбурх на житье вечно»[359]. В это время преступнику еще не исполнилось двадцати лет.

Школьник Сергей Зотов

Пятнадцатого сентября 1743 года в Сыскном приказе доноситель Иван Каин «извещал словесно»: «…сего де числа ходил он для сыска воров и мошенников, и в [Китай-]городе на [Красной] площади поймал он школьника Сергея Зотова, [который] в разных местах мошенничает, и оного Зотова взяв, привел в Сыскной приказ и объявил при сем извете»[360].

В Сыскном приказе должны были помнить этого четырнадцатилетнего подростка, солдатского сироту и воспитанника Московской гарнизонной школы. Совсем недавно, в марте 1742 года, он уже находился под следствием по обвинению в ночном грабеже вместе с беглым солдатом Иваном Нифонтовым. Тогда на допросе он признался в совершении преступления, а также дал подробные показания о себе. В Сыскном приказе было составлено описание его внешности: «А по осмотру явился подозрителен, значит бит плетьми, про что сказал, что он бит в школе в два пойма за побег ис той школы. А ростом он собою мал, лицем круглолик, глаза серые, нос широковат, волос рус, голова… под волосами окоростована». 24 марта 1742 года в Сыскном приказе Зотова опять наказали плетьми, добавив к его еще не зажившим ранам на спине новые, и отправили в канцелярию московского гарнизона для возвращения в гарнизонную школу[361].

И вот теперь, полтора года спустя, Сергей Зотов был пойман Каином на Красной площади и снова доставлен в Сыскной приказ. На допросе подросток признался: «…он, Сергей, той же школы со школьниками с салдацкими детьми Василием Крепким, Федором Зоворуем, Алексеем Адалимовым, Алексеем Михайловым, Никитой Филипповым, Ильей Соболущиковым, ходя ис той школы, мошенничал и по сей привод: в Успенском соборе, и в Чудове монастыре, и на Красной площади, и в рядах, и в крестныя хождении вынимали разного чина у людей ис карманов платки, и кошелки з денгами, и ножи, а во сколко поймов, за множеством сказать не упомнит, и оное краденое продавали на Красной площади прохожим людям, а кому имянно не знает. Они ж поймов з десять продавали краденная ж платки драгунской жене Анне Осиповой по прозванию Жирнихе заведомо»