Повседневная жизнь воровского мира Москвы во времена Ваньки Каина - [34]

Ю. Л. Бессмертный

Портретная галерея профессиональных преступников

Московские воры в XVIII столетии действовали четко и слаженно, приемы краж отрабатывались ими до автоматизма и передавались из поколения в поколение, поэтому поймать их было непросто. Оказавшись в Сыскном приказе, профессиональные «мошенники» не были склонны откровенно рассказывать о своей преступной деятельности и уж тем более выдавать товарищей. Картотеки преступников еще не составлялись, и при чтении допросов часто нельзя понять, являлся ли подозреваемый профессионалом, регулярно занимавшимся противоправной деятельностью, или же впервые покусился на чужое имущество. Поэтому следственные дела Сыскного приказа, как правило, не содержат сведений о московском преступном мире XVIII столетия. (Видимо, это была общая и даже международная тенденция. Так, полномасштабный анализ материалов архива Шатле — учреждения, которому с 1674 года была передана вся полнота судебной власти в Париже — за вторую половину XVIII века показывает, что в них очень мало информации о профессиональных ворах. В основном в Шатле попадали одиночные преступники, совершившие незначительные кражи[187].)

Дело Ваньки Каина представляет собой исключение из общей практики. Авторитетный московский вор явился в Сыскной приказ и выдал многих своих товарищей. Среди пойманных по его указанию «мошенников» был беглый солдат Алексей Соловьев, в кармане которого, как мы помним, было свернуто собственноручно написанное им «доношение» с реестром из семидесяти пяти человек (из них 20 имен мы находим в списке тридцати трех «товарищей» Каина). В такой ситуации большинство арестованных по этому делу преступников не видели смысла скрывать свою воровскую сущность. «Тому ныне пять лет… с товарищи… мошенничал и поныне — на Красной площади, под горой и в крестных хождениях в разные дни вынимали всякого чина у людей из карманов деньги, а во сколько поймов, за множеством не упомнит» — в таких словах один за другим признавались собратья Каина и Соловьева по воровскому ремеслу[188]. Многие пойманные воры, обескураженные предательством, также выдавали своих дружков. Так, схваченный Каином Иван Голый на допросе 29 декабря 1741 года перечислил 19 «мошенников», причем имена семнадцати из них нашлись в реестрах Каина и Соловьева.

Так солидарность в среде московских воров была нарушена, вследствие чего сообщество «мошенников» круга Ваньки Каина и Алексея Соловьева было в значительной мере уничтожено. По нашим подсчетам, всего с декабря 1741 года по конец 1748-го были арестованы, осуждены и сосланы на каторжные работы 69 профессиональных московских воров. Из них более половины (37 осужденных) названы в реестрах Каина и Соловьева (восемь человек мы находим и в том и в другом списке). Таким образом, из восьмидесяти восьми воров, о которых в декабре 1741 года вспомнили Каин и Соловьев при составлении списков московских «мошенников», 37 человек (42 процента) были пойманы и осуждены. Другие 32 вора, оказавшиеся под следствием по делу Ваньки Каина, хотя и не были перечислены в реестрах, но, несомненно, также были связаны с преступниками круга Каина и Соловьева. Отметим, что из шестидесяти девяти «мошенников» 44 человека были арестованы в течение десяти суток (с 28 декабря 1741 года по 6 января 1742-го), то есть по горячим следам явки Ваньки Каина с повинной.

В Сыскном приказе на допросе каждому преступнику задавались вопросы биографического характера: «Как зовут? Сколько лет? Кто отец? Где родился? Чем занимаешься в Москве? Женат ли и кто твоя жена? Есть ли дети? Где живешь? Как давно знаешься с мошенниками и когда стал воровать?» Их ответы записывались, на основе черновых заметок составлялись беловые «роспросные речи», которые затем подшивались в следственное дело.

Изучив протоколы допросов почти семи десятков человек, попытаемся дать ответ на вопрос, каким образом происходило их вовлечение в преступную деятельность. Ответить на него невозможно без перехода от общего к частному, подробного, при максимальном приближении, рассмотрения отдельных персонажей и всей множественности вариантов их жизненных путей. Мы даем очерки о девяти представителях преступного мира Москвы во времена Ваньки Каина. Каждый такой портрет — это уникальная, неповторимая судьба, но вместе с тем и определенный путь маргинализации и криминализации личности в Москве XVIII века.

Петр Камчатка и Сергей Зотов являлись выходцами из солдатских детей, которые, как мы помним, были главным резервом для пополнения тогдашнего московского преступного мира. Эта социальная группа возникла после создания Петром I регулярной армии, комплектовавшейся на основе рекрутской повинности[189]. Как правило, они воспитывались без отцов, а их матери, солдатские жены или вдовы, были вынуждены скитаться в поисках источников пропитания, нередко прибегая к нищенству. Многие солдатские дети, повзрослев, так и продолжали вести бродяжнический образ жизни, зарабатывая на существование воровством. Некоторые из них в подростковом возрасте оказывались на «фабриках» (именно такова судьба Петра Камчатки), а значительное число солдатских детей, проживавших в Москве в 30–40-х годах XVIII века, отдавалось матерями на воспитание в Гарнизонную школу, которая являлась настоящим рассадником малолетней преступности.