Повседневная жизнь воровского мира Москвы во времена Ваньки Каина - [102]

.

Во времена Ваньки Каина московские грабители настолько обнаглели, что совершали нападения не только по ночам, но также по вечерам и даже средь бела дня. Так, «фабричный» Матвей Тарыгин, пойманный Каином ночью 28 декабря 1741 года в воровском притоне на Москворецкой улице, на допросе признался, что недавно ограбил «в вечерний благовест»^{55} некоего «прохожего пьяного человека» возле Москворецких ворот, в одном из самых людных мест Москвы![508] Зимним днем 1749 года возле Арбатских ворот при полном равнодушии прохожих и местных лавочных сидельцев был ограблен личный камердинер великого князя Петра Федоровича, будущего императора Петра III. Этот случай послужил основанием для именного указа Елизаветы Петровны от 13 февраля того же года:

«Ея Императорскому Величеству известно учинилось, что в Москве от людей господских чинятся великие своеволия — не только ночью, но и днем проезжих бьют и грабят, что и недавно случилось комнаты Его Императорского Высочества государя Великого князя камердинера Степана Карповича: в самых Арбатских воротах незнаемо чей лакей, выскоча из-за угла, бил кулаками и дубиной, и рвал с плеч епанчу, которой хотя отнять не удалось, однако сорвав с шеи платок и из кармана с деньгами кошелек, ушел, что тутошние лавочники и проезжие видели, а вспоможения ему никакого не учинили, хотя же он, Карпович, и караул кричал… Того ради Ея Императорское Величество указала… чтоб впредь такие своевольства пресечены были… во всей Москве публиковать, а обывателям с подписками объявить, ежели где таковые наглости от кого произойдут днем и ночью, то находящимся в тех местах обывателям и проезжим людям, при ком то случится, тех озорников ловить и до убийства, и драки, и грабежа не допущать, а имая, под караул отдавать на съезжие дворы и в Главную полицию. Буде же оные такого защищения чинить не будут, самих брать под караул и штрафовать по указам без всякого упущения»[509].

Возымел ли этот указ какое-либо действие на московских грабителей, а также на свидетелей их преступлений, сказать сложно. Но сам эпизод ограбления днем в оживленном месте личного камердинера великого князя и факт появления именного указа императрицы, часто приезжавшей со своим двором в Москву, красноречиво свидетельствуют о крайне низком уровне защищенности московских обывателей от грабителей.

Домовые кражи

Двадцать второго января 1742 года в Московскую полицмейстерскую канцелярию была подана челобитная жены капитана Ивана Гаврилова сына Оловянникова Анны Семеновой дочери: «…двор наш имеетца за Москвою-рекою в приходе церкви Николая Чудотворца, что в Пыжове. И сего генваря против 21 числа в ночи незнаемо какие воровские люди покрали в том доме из кладовой светлицы всякие пожитки и святые иконы, платья, посуду серебряную, медную и оловянную, а что чего порознь покрадено, о том по усмотрению их подано будет от них прошение впредь, а ныне вскорости того всего именно объявить невозможно»[510].

Вскоре главные участники этой кражи — монастырский крестьянин Афанасий Шаров, беглый солдат Алексей Лебедев и беглый рекрут Тимофей Коршунов — были схвачены доносителем Иваном Каином и на допросах признались в совершении множества аналогичных преступлений. О краже в доме капитана Оловянникова они рассказали в деталях.

Всё началось со встречи профессиональных воров Шарова, Лебедева и Коршунова на Полянке в кабаке, который в народе назывался «на Голиках». Они выпили по чарке вина и стали обсуждать свои преступные планы. Шаров рассказал приятелям, «что де он усмотрел за Москвою-рекою в приходе церкви Николая Чудотворца, что словет в Пыжеве, за Кузнецами в переулке двор… в котором… имеется пожитков многое число».

Пропустив еще по чарке, приятели втроем отправились «к вышеописанным хоромам», где внимательно осмотрели место будущего преступления. Сам двор находился на Большой Ордынке, а помещение кладовой палаты выходило окнами в безлюдный переулок, и его окна, хотя и были закрыты ставнями, располагались низко, на уровне человеческого роста. Идеальные условия для совершения кражи!

Злоумышленники решили не откладывать дело в долгий ящик и в тот же вечер стали готовиться к предстоящей краже. Они пригласили для участия в ней еще троих «мошенников» — бежавшего из ссылки Матвея Корнеева, «фабричного» Тимофея Иванова и Данилу Степанова. Дожидаться ночи решили у Лебедева, который нелегально снимал угол совсем близко от места преступления — в приходе церкви Живоначальной Троицы, что в Вешняках.

С наступлением глубокой ночи, выпив еще немного для храбрости, шестеро преступников вооружились двумя ножами и отправились к Большой Ордынке, освещая себе дорогу фонарем, «в котором была с огнем свеча». Двое остались караулить в переулке, а четверо нырнули к окнам «светлицы» с закрытыми ставнями. Афанасий Шаров мастерски «в середине ставня ножом прорезал скважину и в тою скважину рукою… у того окошка отпер запирку, и оной ставень растворили, и… подняли половину окончины». В помещение залезли двое «мошенников» с фонарем, а двое других остались ждать снаружи возле открытого окна. Помешкав некоторое время, злоумышленники стали передавать сообщникам через окно оловянную и медную посуду, всякую одежду, образа с золотыми и серебряными окладами и пр.