Повседневная жизнь воровского мира Москвы во времена Ваньки Каина - [100]

.

Чаще всего кражи с телег, колясок и саней случались там, где движение было затруднено: в проездах около ворот Китай-города и Белого города. Выше уже шла речь о том, как воспитанники гарнизонной школы таскали вещи с повозок неподалеку от учебного заведения, возле Варварских ворот, а Иван Харахорка промышлял у Яузских ворот. 31 августа 1745 года доноситель Каин «близ Покровских ворот усмотрел… беглых салдата Василья Шапошникова и школьника Николая Котенева, которые в то время у проезжих людей с возу сняли кафтан серой». «Мошенники» были пойманы и на допросах в Сыскном приказе признались в совершении кражи. Шапошников показал, что «за Покровскими вороты у мимоедущаго крестьянина ис телеги украл… кафтан серой крестьянской да мешочек, в котором было хлеб с солью»[496].

Удобными местами для совершения краж с повозок были также мосты. В октябре 1741 года в Сыскной приказ из полиции привели «фабричного» Авраама Степанова сына Звезду «для следствия с подлинным делом в обрезании проездом на дороге им… на Каменном мосту скрыни^{54} деревянной из-за коляски, при которой имелось три кулька да мешок с пожитками Вятского драгунского полку поручика Матвея Чертова». Как следует из показаний десятских, стоявших «на карауле у рогатки на Кузмодемьяновской улице близ фартины», «после обеден» мимо них проехал в коляске поручик, а мгновение спустя они услышали крики разных людей, «что де позади коляски ево обрезал оной приводной в полицию деревянную скрынку, три кулька да мешек». Одновременно мимо их поста поспешно прошел подозреваемый, таща деревянную скрыню и кульки. Когда караульные попытались его остановить, он «тою скрынь, кульки и мешок бросил было за мост в воду». Вещи из реки достали и вместе со злоумышленником отправили в Московскую полицмейстерскую канцелярию[497].

Яузский мост облюбовал наш старый знакомый Иван Харахорка. На допросе в Сыскном приказе он рассказал об одной из совершённых здесь краж: «…в прошлом 744-м году перед праздником Рождества Христова в сочельник… ходил он, Иван, на Яуской мост, чтоб у проезжих людей из возов красть что ни на есть, и в то время вечеру из-за Яуских ворот по Яускому мосту ехал в Таганку незнаемо какого чину в санях на одной лошади, и он, Иван, у того человека сзади из саней взял кражей войлок белой овечий, подушку полупуховую да три рубашки тонкие с манжеты, два галстука»[498].

Для преступников, специализировавшихся на кражах с повозок, интерес представляли главным образом перевозимые в них всякого рода крупногабаритные предметы: подголовки, мешки, сундуки и пр. Переноска краденого на большие расстояния была невозможна, поскольку могла вызвать подозрения окружающих. Поэтому довольно часто «мошенники» совершали такие преступления вблизи от своего жилища. Воспитанники Московской гарнизонной школы, стащив вещи с телеги, коляски или саней у Варварских ворот, прятали их либо в школе, либо под Варварским мостом. Иван Харахорка неспроста предпочитал «облегчать» повозки на Яузском мосту и близлежащих улицах — он проживал за Яузскими воротами в приходе церкви Симеона Столпника у «фабричного» Леонтия Михайлова, снимавшего угол на дворе капрала Семена Любавского. Степан Жижин и его сообщники, воровавшие на Таганке с телег деревенских мужиков мешки с мукой и крупами, обитали в то время «в Таганке в Пустой улице в приходе церкви Воскресения Христова… у полотнянщика Якова Степанова без поручной записи». Беглый солдат Василий Шапошников и школьник Николай Котенев, совершавшие кражи с повозок у Покровских ворот, жили «близ Покровских ворот в печуре». Другой беглый солдат, Максим Попов, осенью 1745 года с «товарищами» снимавший вещи с повозок «за Яузскими вороты в Таганке», ютился «в той Таганке на берегу в шалаше»[499].

Добыча «мошенников», совершавших кражи с транспортных средств, могла быть самой различной. Так, посадский человек Максим Клест с «товарищами» осенью 1741 года «в Таганке у проезжих незнаемо какова чина у людей с возу украл два кавтана серых, и один кавтан он, Максим, продал по сему делу приводному слепому Андрею Федулову, взял двадцать пять копеек, а продал ему заведомо, что краденое, а другой кавтан продал… табашнику Ивану Андрееву, взял десять алтын, а продал заведомо, что краденое»[500]. Таким образом, доход Клеста от этой кражи после сбыта вещей составил 55 копеек — сумму немалую, превышавшую размер месячной зарплаты «фабричного».

Но другие «мошенники», охотившиеся за поклажей саней, колясок и карет, в которых проезжали знатные господа, могли рассчитывать на более существенную добычу. Так, в 1741 году служитель вдовы-подполковницы Марии Федоровны Загряжской подал в Московскую полицмейстерскую канцелярию челобитье, в котором заявил: «…октября ж де 3 дня ехал он за госпожой своей на Каменном мосту, и на том де мосту воровские люди обрезали из-за коляски ларец с платьем, в котором имелось того разного платья по цене на тритцать семь рублев на девяносто копеек». В декабре того же года явочное челобитье подал канцелярист Сыскного приказа Нефед Попов «о краже у него из саней воровскими людьми шубы суконной лазоревого цвета на волчьем меху ценою в десять рублей»