Повседневная жизнь Вены во времена Моцарта и Шуберта - [69]

Зрелища и скандалы

Для венцев — любителей исторического анекдота, а значит, решительно для всех венцев во время этого конгресса происходило нечто еще более интересное, нежели действие, разворачивавшееся на сцене: кипение скандалов за кулисами, потоки правдивых или ложных новостей, свежие утренние сплетни по поводу частной жизни высокопоставленных персон. Неписаная история этих интриг переходила из уст в уста, передавалась слугами, горничными, ливрейными лакеями и конюхами. Каждый, прослышав какой-нибудь пикантный слух, спешил поведать о нем соседям, и уже через несколько часов он становился достоянием всего города, докатывался до его предместий. Обычно чрезвычайно падкая на подлинные, а то и на сомнительной достоверности факты из частной жизни своих полубогов-актеров Вена интересовалась теперь тайными связями монархов и их разрывами, разнообразными вариациями той кадрили чувств, танцовщиками в которой были короли, а фигуры которой беспрерывно составлялись и распадались в зависимости от тех, кто правил бал на сегодняшний день. В салонах знати и в гостиных буржуа ни о чем другом не говорили. Слухи, исходившие из передних особняков, распространялись во дворах скромных домов, на улицах, и запутанная полицейская сеть, раскинутая надо всем городом министром Хагером, улавливала все эти слухи, которые могли представлять интерес для Полиции двора, и добавляла к ним по своему усмотрению новые детали, отмечая в картотеке малейшие пересуды, и не было ни одной самой мелкой сплетни, из которой полицейские ищейки не извлекли бы пользы для себя.

Прибавьте к интересу, проявлявшемуся австрийской полицией к этому скандальному эхо, любознательность бесчисленных тайных агентов, которых привезла с собой в Вену каждая делегация под личиной секретарей или под ливреей слуг. Эти деятели тоже прислушивались во все уши ко всему, что можно было услышать, рылись в корзинках для бумаг и кучах выметавшегося по утрам мусора, уверенные в том, что в один прекрасный день в их руки попадет какой-нибудь важный документ, который они тут же передадут в зашифрованном виде в заинтересованную канцелярию. Поскольку изобретательность шпионов позволяла разгадывать самые сложные шифры, а все письма перлюстрировались на почте и читались в секретных кабинетах прежде, чем отправиться по месту назначения, поскольку каждый был заинтересован в том, чтобы задержать переписку другого и осведомиться о ее содержании, то случалось, что венская публика оказывалась проинформированной о том, что обсуждалось на заседаниях конгресса или решалось между дипломатами в кулуарах салонов, раньше, чем заинтересованные правительства получали эти сведения в своих далеких столицах.

Все это возбуждало праздношатающихся, питало досужие разговоры в кафе, во время антрактов в театре, прогулок по Венскому лесу, и каждый житель столицы поддавался лестной для него иллюзии хоть какого-то скромного участия в конгрессе и сопереживания возбуждающим перипетиям этой монументальной комедии всеевропейского масштаба. Куда больше материальных выгод, которые удавалось извлекать в условиях такого притока богатых и праздных иностранцев, двигавших торговлю, ценилась совершенно необычная, выпавшая на долю Вены честь принимать в течение такого длительного времени столько монархов с их дворами и слугами.

Впрочем, выгоды были реальными только для тех, кто получал немедленную прибыль от торговли, так как значительное увеличение спроса при остававшемся почти неизменным предложении вызвало дефицит товаров и рост стоимости жизни, и таким образом непосредственным экономическим последствием конгресса стало, с одной стороны, значительное обогащение достаточно многих лиц, но с другой стороны — нарушение равновесия состояний и доходов и появление скрытого недовольства в отношениях между общественными классами; отдаленные результаты этого позднее обнаружатся в революции 1848 года, о которой можно сказать, что она в определенном смысле была спровоцирована конгрессом.

Результатом этого спектакля, ошеломившего добрый венский народ, но явившего ему очень плохие примеры, было заметное падение нравов. Распутство знатных иностранцев в этом мудром, серьезном городе, любившем развлекаться невинно, почти по-детски, в городе, само легкомыслие которого исключало развращенность, как бы оправдывало аморальность, которую подданные Марии Терезии, Иосифа II и Франца I привыкли осуждать и которую они, во всяком случае, никогда не встречали у своих собственных монархов. Похождения таких высокопоставленных особ, как царь Александр, великий герцог Баденский, король Вюртембергский, если назвать только самых известных, начинали казаться простительными или, по крайней мере, оставались вне критики.

Некоторое падение нравственности было вызвано также и тем, что Полиция двора задействовала на время конгресса в помощь обычному персоналу множество внештатных, плохо оплачивавшихся горожан — их действительно требовалось много: за столькими людьми приходилось вести наблюдение! — а у этих полицейских-любителей, набиравшихся как среди светских дам, так и из числа персонала гостиниц, появился вкус к этому пикантному ремеслу, и они гордились тем, что играют роль, пусть и самого последнего плана, в этой грандиозной комедии, распорядителем которой был Меттерних.