Повседневная жизнь в замках Луары в эпоху Возрождения - [94]

Присутствие в тот день на одном и том же помосте короля и его рвущегося к власти противника явилось началом противостояния, которое драматически отразилось на повседневной жизни двора, нарушив правила этикета и обычное течение времени.

Тронная речь

За сановниками появились государственные секретари и уселись на последней ступеньке королевского помоста. И тогда, в полной тишине, король произнес свою тронную речь. Он начал с того, что воззвал к Святому Духу и поблагодарил свою мать за все, что она сделала для королевства. Потом он наметил ряд реформ, которые хотел провести в жизнь, чтобы удовлетворить требования депутатов. Это были законы против богохульства и симонии[182], отмена продажи церковных должностей и многих служб. Он заверил, что «правосудие станет более скорым и менее обременительным для народа, а за преступления будут наказывать должным образом. Он упомянул о том, что сделает для искусств и наук, для благоустройства городов королевства и упорядочения торговли; он пообещал преследовать роскошь и «излишества», а также установить фиксированные цены на продукты питания, ставшие чрезмерно дорогими.

Для этого ему были необходимы средства; он пообещал прежде всего узаконить «старые ордонансы, касающиеся власти и величия принца-суверена и почтения, с коим должно относиться к нему и к его слугам». Потом он напомнил, что решился вновь принять с депутатами эдикт о Святом Союзе, так как собирается сделать из него основной закон королевства, во избежание того, чтобы оно «не оказалось под властью какого-нибудь короля-еретика». Совершенно естественно во время своей речи он сделал несколько резких замечаний в адрес Гиза и лигистов:

«… По моему священному эдикту о Союзе, все другие лиги не могут законно существовать при мне, и, хотя в нем сие не весьма ясно оговорено, ни Бог, ни долг не позволяют этого и даже категорически запрещают; поскольку всякие лиги, объединения, обряды, интриги, сговор, набор людей и сбор денег, а также их получение в королевстве и за его пределами входят в компетенцию короля, если таковое совершается не от имени Его Величества, во всяком монархическом обществе с хорошим законодательством это является преступлением против суверена.

Некоторые знатные сеньоры моего королевства вступали в подобные лиги и объединения, но, проявляя мою обычную доброту, я хочу забыть все, что было, однако, так как я должен ради вас сохранять королевское достоинство, я объявляю отныне и впредь, что после того, как будут оглашены законы, кои я собираюсь принять на моих Штатах, те из моих подданных, которые останутся в подобных организациях или вступят в них без моего согласия, будут задержаны и им предъявят обвинения в преступлении против Королевского Величества».

Для того чтобы быть настоящим государем и добиться от своих подданных послушания, королю катастрофически не хватало денег.

«Мне очень досадно, — говорил он, — что для поддержания королевского величия и содержания необходимых должностей королевства необходимы большие деньги; лично меня они мало интересуют, но это необходимое зло; войну также невозможно вести без денег; и хотя мы уже на верном пути к истреблению проклятой ереси, понадобятся большие суммы, чтобы этого достичь».

Посредством «эксклюзивных» финансовых средств, которые должны ему предоставить Штаты, он обязывался узаконить и осуществить все реформы, предложенные ему депутатами.

Эта речь, полная достоинства и очень умело построенная, вызвала аплодисменты большей части собрания, но герцог Гиз и его приверженцы к ним не присоединились. Услышав из уст короля осуждение различных «лиг» и их членов, Меченый побледнел и с трудом мог скрыть недовольство. По обычаю, следующей прозвучала речь Монтолона, хранителя печати, и была очень долгой. Чтобы напомнить историю Генеральных Штатов, оратор упомянул даже Иисуса Навина и Соломона. Но после этого тяжеловесного и путаного вступления он с горячностью заговорил о недостатках, которые следовало исправить с помощью реформ: отсутствие дисциплины и порядка среди духовенства, жестокость дворян и медлительность судей и чиновников.

Сословия ответили ему через своих представителей. Архиепископ Буржский, Рено де Бон, заговорил первым. Будучи опытным оратором, он сравнил красноречие государя с красноречием Улисса, а его осторожность — с мудростью Нестора; он предсказал королю славу Геркулеса и Тесея, «этих детей неба, кои с доблестью изгнали и обезвредили чудовищ, гигантов и других врагов Бога и всего людского рода». В качестве наглядных примеров он привел Моисея, Давида, пророков, Даниила и даже Навуходоносора, Соломона и Августа. Представители дворян и третьего сословия благодарили короля очень сдержанно.

На следующий день, 17 октября, к депутатам, которые возобновили работу по редакции наказов сословий, явился посланец короля с постановлением Совета о том, что на 18 октября назначена присяга Союзу. Депутатам предстояло поклясться «поддерживать и соблюдать все действия Короны, касающиеся власти, верности и повиновения по отношению к Его Королевскому Величеству». Это новшество вызвало большой шум, и все утро три палаты обменивались мнениями. Сословия хотели определиться, как отнестись к принесению столь неопределенной клятвы. За эдиктом о Союзе духовенство признавало лишь два основных принципа: Салический закон