Повседневная жизнь в эпоху Людовика Святого - [13]

, запретил турниры на два года.

Если стремиться к последовательности, следовало бы запретить не только это, но еще многие развлечения, пусть не столь шумные и не столь публичные, о которых речь пойдет в других местах.

Глава IV. Духовенство

Существовало столько видов духовных лиц, в иерархии белого духовенства насчитывалось столько степеней и должностей, а монахи делились на такое количество орденов, миссии которых были весьма различны, притом вступление в ряды прелатов, аббатов, священников и монахов определялось столь разнообразными правилами, что для того чтобы дать полную картину церковной жизни, даже за столь короткий период, потребовалось бы написать историю целого мира. От попытки описать ее на нескольких страницах придется отказаться: это значило бы изначально пойти на изложение неполных (зло меньшее) и неверных (зло большее) сведений. Тот, кому интересно, может пролистать многочисленные и объемные подборки текстов, где собрана разрозненная, хоть и интересная сама по себе информация, однако пусть будет осторожен и не принимает любое свидетельство за бесспорную истину.

В 1197 г. папа Целестин III наложил на королевство Францию интердикт, в 1200 г. папа Иннокентий III возобновил его[41]. Сохранился текст этого приговора. Достаточно прочесть его и отметить все церковные акты, отправление которых он приостанавливал, чтобы получить представление о том, что являлось в глазах верующих основными функциями церкви: всегда открытый доступ в церковь, где постоянно поддерживают горение лампад, повседневные и праздничные службы, месса и проповедь, чтение канонических часов, крещение детей, очищение матерей после родов, соборование больных, благословение паломников, исповедание кающихся, причащение, раздача святой воды.

Но перечисления штатных функций клириков недостаточно, чтобы показать, если можно так выразиться, духовенство в действии. На картинах, набросанных моралистами того времени, мы увидим другие краски. Беда в том, что закон жанра, в котором работали эти авторы, предписывал систематическую критику всех сословий и взгляд на вещи с одной стороны — естественно, с худшей. Впрочем, осознав, что критичность здесь введена в принцип, при знакомстве с каждым автором надо еще разобраться, что по сути лежит в основе его суровости: расхожее мнение, литературная традиция, личное озлобление, предубежденность или какое-то пристрастие. Знакомиться с такими текстами нужно, но при этом следует понимать, что в них по разным причинам могут быть и умолчания, и перегибы.

Что говорят о белом духовенстве?

Один автор второй половины XII в.[42], писавший около 1175 г., резко отзывается о неотесанности клириков, об их застольных излишествах, об их прелюбодеяниях, о том, как они используют на содержание своих любовниц и детей «наследие Христа» и плату за мессы, которую взимают, а месс при этом не служат. Он бранит и корыстную снисходительность архидьяконов и деканов, которые за несколько добрых трапез или за монету в пять су, сунутую в руку, прощают священника, обвиненного в сожительстве, цинично заявляя, что он по крайней мере не содомит, раз у него есть женщина. Он не менее строг, хоть напрямую этого не выражает, к епископам, напоминая об их обязанностях — казалось бы, само собой разумеющихся: творить суд бесплатно, проповедовать без фиглярства, рассчитанного на то, чтобы насмешить «глупый люд», раздавать милостыню во времена больших бедствий, неурожая или войны, никого не бить, не покровительствовать своим родичам в слишком вызывающей форме.

Но этот автор, сам будучи епископом и, стало быть, зная предмет, о котором судит, окормлял Реннскую епархию — местность, о которой, не желая никого обидеть, можно сказать, что особо изысканной культурой она не отличалась; сам же он, судя по его книге, похоже, питал пристрастие к грубой образности и едким выражениям, поставив их на службу своему резкому и язвительному нраву и тем самым усугубляя эти качества.

Другой автор полтора века спустя высказывался о белом духовенстве с еще большей строгостью[43]. Он не колеблясь говорит, что прелаты и в самые трудные времена бесстыдно претендуют на право иметь хороший стол и даже не думают скрывать, в какой роскоши живут, что деканы и получающие пребенду каноники, богато одетые, более не думают о раздаче подаяния, что кюре и капелланы — которых набирают, потому что их не хватает, где попало, даже среди невежд — слишком часто не умеют себя вести, за деньги служат мессу за мессой, а потом идут пьянствовать в таверну; а уж об их нравах и о том, что к себе в дом они вместо слуг берут женщин, и говорить нечего.

Но автор — аббат, честный аббат. Он, желая направить церковь на добрый путь, склонен оплакивать зло, которое желал бы исправить, и, возможно, отчасти забывает о том добре, которое творят, не говоря о нем.

А что сказано о монахах?

От одного писателя начала XIII в.[44] мы узнаем, что на монашеские ордены уже тогда было много нареканий. «Черных», то есть клюнийских, монахов, к которым принадлежал сам автор, упрекали, по его словам, в злоупотреблениях их верховных аббатов. Монахов «белых», то есть бенедиктинцев Сито, среди которых он находился поначалу, порицали за черствость, даже в отношениях друг с другом, и за ненасытную алчность, источник прискорбных эксцессов: это настоящие ярмарочные торговцы, которые запружают дороги своими повозками, не колеблясь превращают церковь в амбар и загоняют свиней на кладбище, беспощадно облагают поборами и податями людей, живущих на их землях, избавляются от бедных, отсылая их зарабатывать себе на жизнь в другие места, — впрочем, и сами они несчастны, когда они простые «келейники», делающие всю работу и пьющие в трапезной лишь мутное вино, в то время как аббаты, келари и надзиратели на хозяйствах едят до отвала. Монахов Граммона тоже обвиняют в корыстолюбии: ведь эти монахи, чьи церкви, впрочем, содержатся хорошо, разводят скот; разбогатев, они приобретают спесивый вид, несовместимый с истинной религиозностью; чтобы сильнее отдалиться от народа той страны, где стоит их монастырь, они придумали селить в свои обители во Франции и Бургундии гасконских и испанских братьев, тогда как французов и бургундцев отправляют в другие места, и потому эти монахи никогда не говорят на языке местного населения; они безмятежно ведут роскошную жизнь, едят «густые соусы» и «перченое горячее» (рагу с перцем) и усердно холят свои красивые бороды: перед сном они их моют, причесывают и укладывают, на глазах у всех любовно гладят и ласкают. Госпитальеров Сент-Антуана упрекают в том, что они живут за счет больных — они повсюду рыщут в поисках недужных, но используют также поддельных больных, которым изображают на коже красноту и язвы и которых потом, после легкого исцеления, выдают за чудесно излечившихся от антонова огня; за это они позволяют себе смело просить милостыню повсюду, разъезжая на лошадях с шейными бубенцами, возя раки и кресты, помахивая своими колокольчиками, выпрашивая милостыню, которую щедро им подают, особенно женщины, и сгребая без разбору ткани и драгоценности, гимпы