Повседневная жизнь отцов-пустынников IV века - [92]

Отец Люсьен соглашается с общераспространенным мнением о том, что большинство монахов были малообразованны. Но и это утверждение сейчас подвергается критике. Правильное соотношение образованности и «невежества» в среде египетских отшельников еще только предстоит найти. Ведь среди тех, кто отказывал светскому знанию в духовной пользе, было немало таких, кто сам получил хорошее образование. В то же время те, кто был более скромного происхождения, могли стремиться выучиться грамоте уже в монастыре. Например, «Лавсаик» содержит замечательные указания на хорошо образованных эллинизированных монахов. Другой пример — Житие святого Онуфрия. Путешествующий в поисках совершенного монаха авва Пафнутий, автор этого Жития, находит в оазисе четырех молодых монахов, которые, пройдя полный курс светского образования, ушли подвизаться в пустыню. Да и сам отец Люсьен приводит несколько подобных примеров: бывший переписчик авва Диоскор, каллиграф Марк и др. Так что не будем спешить с выводами: бурно развивающиеся эпиграфика и папирология, вкупе с археологией и углубленным изучением текстов, еще смогут привнести сюда немало интересного.

Отец Люсьен полагает, что монахи–пустынники не испытывали никакого интереса к эллинизированной Александрии и ее интеллектуальной среде, а посещали этот город исключительно ради патриарха, авторитет которого не ставили под вопрос. На наш взгляд, это слишком суровый приговор. У монахов имелись и другие причины посетить столицу Египта или какой‑нибудь иной областной центр. Вспомним хорошо известные путешествия в Александрию Антония Великого, чтобы укрепить христиан во время гонений. А авва Коприй, оказавшийся в городе по своим делам, затевает спор с манихеем, своей проповедью смущавшим народ. Подобные примеры можно было бы продолжить.

Наш автор пишет о том, что часто монахи делали всё возможное, чтобы избежать хиротонии, поскольку относились к ней очень серьезно и не считали себя достойными принять сан. Есть и показательные «жесты»: известный подвижник Аммоний, ученик аввы Памво, не желая становиться епископом, отсек себе ухо. В поучениях известных подвижников можно найти предостережения против принятия священства. Однако картина может выглядеть не столь однозначно, если учесть, что данные документальных источников VII‑VIII веков показывают значительное усиление клерикализации в монашеской среде Египта. Да и предостережения известных подвижников IV века иногда интерпретируют с точностью до наоборот: предупреждения связаны с тем, что «тяга принять сан» среди монахов была довольно сильной.

Утверждение отца Люсьена, что отцы пустыни были предшественниками психоаналитиков, как нам представляется, несколько неточно. Бесспорно, что и отцы пустыни, и последователи Фрейда уделяли особое внимание «основным инстинктам», укрытым в подсознании. Но на этом всё сходство заканчивается, ибо выводы, которые они делали, в корне расходятся: психоанализ во главу утла ставит их фундаментальное и необратимое влияние на психику (с ними не стоит бороться, их нужно пытаться как‑то гармонизировать), тогда как отцы пустыни постулируют — и, смеем предположить, доказывают — возможность их принципиального преодоления.

И, наконец, о самом главном. Отец Люсьен неоднократно подчеркивает, что основной мотивацией прихода к монашеству были благодарность и любовь ко Христу, подражание его крестным мукам. Этот мотив, безусловно, присутствовал, но в пустыни Египта шли не только за этим. Как писал еще в начале XX века русский патролог И. В. Попов, подвижничеству египетских пустынь «был присущ еще мистический элемент — чувство непосредственного внутреннего общения души с Богом»; и далее он добавлял: «Выйти из ограниченности своей человеческой природы и претвориться в Божественное естество — вот что составляло последнюю цель отречения, длинного и долгого подвига»[1586]. «Если мы взыщем Бога, — говорил авва Арсений Великий, — Он явится нам, а если удержим Его, Он пребудет с нами». Можно вспомнить в этой связи и совет аввы Иосифа авве Лоту: «Если хочешь, стань весь как огонь». И думается, не будет большим преувеличением сказать, что путь к осознанию мистических видений «огня и света» как божественных энергий, благодаря которым человек может реально войти в нетварный горизонт Божественного бытия и соединиться с Творцом, что получило свое наиболее полное воплощение в учении святителя Григория Паламы и было догматически закреплено на Константинопольских соборах 1340–1350–х годов, — путь этот начинается из египетских пустынь. Реальное Богопознание в «мистике света» — тот опыт, который непреложно воспринимался восточным монашеством как истинный и бесценный. Вот почему высказывания греческого консервативного богослова П. Трембеласа, будто бы видения света у великого византийского мистика XI века преподобного Симеона Нового Богослова можно объяснить простым напряжением нервов, вызвали взрыв негодования на Афоне[1587]. Но католическая традиция, как известно, всегда относилась к подобному опыту с большим подозрением: «Западная мысль, в частности, томизм, категорически возражает против концепции нетварной благодати. Согласно томистским взглядам, наша природа всецело тварна, и ничего нетварного нам принадлежать не может по определению. Мы не можем участвовать в божественной жизни, мистический опыт нам недоступен, а Христос принес в наш мир лишь прощение грехов, “оправдание” или своего рода амнистию»