Повседневная жизнь осажденного Ленинграда в дневниках очевидцев и документах - [105]

– Ну как, Тихоныч, в убежище пойдем, – не то предложил, не то спросил П. М.

– Ой, не хочется, – сказал я, глубоко вздохнув.

– Может, спать ляжем, а?

– Давай спать, – решительно заявил я.

– Будь что будет. Не может быть, что именно сейчас нам суждено испытать удовольствие взлета по частям.

Легли снова. Слышны были далекие, тихие выстрелы пушек и разрывы зенитных снарядов. Звуки боя заметно приближались. ‹…› Спу стя некоторое время мы ясно услышали специфическое завывание немецких самолетов. Затаив дыхание, мы прислушивались к этому завыванию. Не хотелось верить, что сегодня мы станем жертвами. И этого не случилось. ‹…› Проснулся около 6 часов, перед тем как заговорил диктор по радио. Когда закончилась тревога, не знаю, но чувствовалось, что налет сегодня был интенсивный, т. к. слышалась беспрерывная канонада зенитных батарей.

30/Х-1941 года

Предположение оправдалось. В ночь на 30 октября на Ленинград был большой налет. Особенно много сброшено бомб на Выборгскую сторону. Военные объекты не пострадали. Из лично виденных разрушений: разбиты три деревянных дома и немного пожарная часть на пр. К. Маркса. Если бы не человеческие жертвы, за такую бомбежку и ругать не очень, т. к. дома годились только на дрова. Известно, что несколько бомб не разорвалось, в частности, не разорвалась одна полутонная бомба на Выборгской стороне.

7/XI-1941 года

Давно я сюда не заглядывал. Замотался просто в связи с усиленной загрузкой перед праздником. А записать было что. ‹…› Отчетливо запомнился один интересный боевой эпизод. 4 ноября, 23 часа, тревога. Я нахожусь на наблюдательной вышке. Хорошо слышу характерное завывание немецкого самолета, так не похожее на гул наших ястребков. В небе луна, самолета не видно, но зато хорошо был виден след, оставляемый фашистским самолетом (видимо, сконденсированные пар и дым от «хорошего» немецкого эрзац-бензина). Это обстоятельство позволяет нашим прожектористам быстро нащупать самолет. Один прожектор натолкнулся на него, а к нему присоединились еще несколько и неотступно за ним следовали, не выпуская его из своих длинных светлых щупальцев. Самолет блестел, как огромная акула, вытащенная из морской пучины. Никакие ухищрения летчика, эволюции самолета не помогли. Прожекторы все время беспрерывно следовали за ним. Задача зенитчиков была облегчена. Грохот зенитных орудий заглушал разговор с соседом. Самолет держал курс с запада на восток вдоль Невы – от Балтийского завода к мосту Володарского. Наконец мы увидели, как на самолете появилась вспышка: «Ага, гад, попался». Он быстро начал терять высоту, перешел в пике, и, пролетев над крышами домов улиц Войнова, П. Лаврова, Чайковского, грузно врезался в землю в быв. Таврическом саду. Самолет сгорел. Взрывов не последовало. Очевидно, бомбовый груз был уже сброшен. Двух летчиков, спасшихся на парашютах, доставили в НКВД. Одного из них «деликатно» сняли с крыши дома. Судьба остальных мне неизвестна. Все наблюдавшие эту изумительную картину, в том числе и я, думали, что самолет подбили зенитчики. Однако на второй день в газете было объявлено о героическом подвиге летчика Севастьянова. ‹…›

Сегодня исполнилось 24 года со времени революции. Вчера наш народ с затаенным дыханием слушал, как всегда, ясную, мудрую речь тов. Сталина. Он дал непревзойденный анализ событий за четыре с лишним месяца войны. Наметил задачи армии и народа, бодрость и уверенность в победе, несмотря на тяжелые территориальные, материальные и людские потери, истреблять беспощадно оккупантов. Они навязали нам истребительную войну. Ну и что, они ее получат…

Мы живем в осажденном городе. Фронт идет через город. Город стал фронтом. На наших улицах рвутся снаряды. Враг от нас на расстоянии пушечного выстрела. Что означает эта дистанция, мы знаем по разрывам снарядов на улицах.

Полем сражения стали места гуляний и отдыха. Где звенели наши праздничные песни – гремят орудия. Окопы вырыты за жилыми домами, баррикады перерезали улицы.

На окраинах развернуты артиллерийские батареи. Война вошла в город. Бульвары и сады изрыты щелями-укрытиями. Витрины магазинов защищены деревянными щитами.

У входа в дома – ящики с песком и бочки с водой. Плакаты на улицах зовут: «Ленинградцы, учитесь гасить зажигательные бомбы». Закрашен золотой купол Исаакия. Не блестит шпиль Адмиралтейства. Могучий всадник укрыт деревянным колпаком. Кони на Аничковом мосту убраны. Это гуманно. Мы всегда любили свой город. Любили, как любят воздух, которым дышат. Любовь эта так естественна, что мы не замечали ее, как не замечали биения собственного сердца. Но когда сердце ранят, по силе боли узнаешь глубину любви. Как рана, зияет дыра в прекрасном здании Кировского театра. Сколько памятных вечеров провел здесь каждый ленинградец. Сбитая снарядом, висит крыша на здании школы, которую совсем недавно город подарил детям. Разрушен красавец Дворец пионеров, привлекавший под свои своды тысячи юных ленинградцев. Кровь алеет на снегу улицы, зовет к мщению. Этой кровью теперь освящена наша любовь к городу.

Жизнь наша, счастье наше слиты с городом. Он плоть наша, мы душа его, в его школах мы учились. На его заводах мы работали. В парках его мы отдыхали. На его набережных в белые ночи мы шептали слова любви…