Повседневная жизнь на острове Святой Елены при Наполеоне - [22]

С заходом солнца, о котором возвещает гарнизонная пушка, становится прохладно, а с моря долетает легкий ветерок; все с облегчением возвращаются в дом, и у каждого есть немного времени, чтобы переодеться, пока Наполеон, удалившись в свои апартаменты, просматривает какую-нибудь книгу или газету. Дамы в парадных платьях с декольте, одно откровеннее другого, а мужчины в мундирах вновь встречаются в гостиной, где вскоре появляется Император и начинает новую дискуссию или предлагает партию в шахматы. Это может показаться странным, но играет он торопливо и, стало быть, плохо и бессовестно плутует. Иногда, рассказывает мадам де Монтолон, он устанавливал правило: дотронулся до фигуры — делай ход; но это касалось только его противника, для него же все было иначе, и если ему делали замечание, он всегда умел объяснить, почему это не считается, и смеялся.

За годы изгнания время ужина не раз изменялось — то это было в семь, то в восемь, а то и в девять часов, — но протокол всегда оставался неизменным. В указанный час дверь столовой открывается, и Чиприани в расшитом серебром зеленом камзоле, черных шелковых чулках и туфлях с пряжками, низко кланяясь, возвещает: «Ужин Вашего Величества подан». Император входит в столовую в сопровождении дам и офицеров и садится посередине спиной к камину; мадам де Монтолон сидит справа, а Лас Каз — слева от него; Гурго, Монтолон и молодой Лас Каз — напротив. Когда на ужине присутствуют Бертраны, мадам де Монтолон приходится уступить место супруге обер-гофмаршала — что не обходится без язвительных замечаний. В первое время на эти ужины приглашали и кое-кого из англичан, и те были ошеломлены увиденным. «Это был великолепный ужин, — пишет полковник Бингэм своей жене. — Он длился всего сорок минут, а затем мы перешли в гостиную, чтобы играть в карты. Люди из свиты Бонапарта говорили вполголоса, а сам он, занятый едой, не произносил ни слова. А от бесчисленных свечей в комнате было жарко, как в печке».

Повсюду множество серебряных предметов: подсвечники, блюда, приборы и вазы сверкают тысячами огней. Маршан привез их множество, и даже когда было продано 120 фунтов серебряных изделий, все равно еще осталось 234 тарелки, 34 блюда, 96 приборов и еще множество всяких мелочей. Сен-Дени и Новерра, которые подают только самому Императору, стоят позади его кресла в зеленых расшитых золотом камзолах; обслуживание других гостей поручено Джентилини, английским матросам, одетым в императорскую ливрею, и Бернару, специально для того приглашенному камердинеру Бертранов. Вечерняя трапеза обильнее дневной и состоит из пяти блюд и сладостей, но Император ограничивается мясным или овощным блюдом и сыром. Однако он не может устоять перед свежим миндалем, который он обожает, и вафлями с кремом, запивая их разбавленным водой бордо. На десерт Перрон, удивительный кондитер, подает блюдо, секрет которого известен лишь ему одному и которое едят позолоченными приборами на тарелках из так называемого сервиза Генерального штаба: это великолепный севрский фарфор с узорами из мечей и лавров и изображением наиболее замечательных событий в Египте и в Европе, изнутри украшенный зеленой с золотом каймой.

Столовый сервиз находится в ведении Чиприани, человека аккуратного и властного. Он суров с приходящими британскими слугами и всегда готов исполнить любое приказание своего господина. А когда опущенные шторы скрывают картины облезлого сада, в скромной комнате воцаряется атмосфера роскоши, создаваемая серебряными и золотыми безделушками, туалетами женщин, эполетами офицеров, сверкающими звездами орденов, а особенно бесстрастным лицом этого человека, который еще так недавно правил миром. Но все это подобно видениям, внезапно возникающим в магическом кристалле ясновидящей и исчезающим при малейшем дуновении. Чтобы возвратиться в унылую реальность изгнания, достаточно услышать, как стекают по просмоленной крыше струи дождя и перекликаются стоящие в дозоре часовые.

После десерта все переходят в гостиную пить кофе, подаваемый в чашках из севрского фарфора. «Я никогда не видел ничего более великолепного, чем этот кофейный сервиз, — напишет один англичанин, — на каждой чашке был изображен египетский пейзаж, а на блюдце — портрет бея или какого-нибудь важного лица». Вечер длится долго: обычно играют в карты или слушают пение мадам де Монтолон, которая сама аккомпанирует себе на пианино. Французы очень боятся вечеров, когда Император требует принести книгу и читает вслух Корнеля и Вольтера, Библию, Оссиана или Гомера, «Манон Леско» или «Поля и Виргинию», но обожают вечера, посвященные воспоминаниям. Император хранит в памяти подробности множества событий и может ночь напролет говорить о Сан-Доминго, Робеспьере, префектах, государях, генералах, солдатах, маркизах и куртизанках. Но внезапно он меняет тон. «Император требует принести "Заиру", — записывает Гурго — и читает до полуночи. Все мы едва не засыпаем от скуки». Дело в том, что Наполеон читает очень плохо, не заботясь о ритме стиха. И хотя он, смеясь, уверяет: «Мы идем в театр слушать Тальма и Флёрри», на самом деле своим монотонным и напыщенным чтением он убивает и стихи и прозу.