Поворот ключа - [42]

Более того, сейчас в нем тлела надежда, что затянувшийся период его бед потихоньку заканчивается. Да откуда такая надежда? Если б это знать, если б можно было объяснить, отчего у одного человека даже при тяжелых поражениях остается уверенность, что поражение временно, падение случайно и он непременно скоро вновь поднимется, другой же и при малейшем невезении опускает руки и жизнь свою полагает безнадежной, — если б это можно было объяснить. Ну да, характер, ну да, мужество, но есть и еще что-то, чему названия, однако, нет.

Казанцев ожидал везения, и он не ошибся.

Главное: застолье прошло весело.

Главное: с ним рядом были Раиса Григорьевна и Лена. Казанцев, изображая галантного кавалера, был весел и находчив.

— Идите танцевать, ребята, — сказала Раиса Григорьевна.

— Да я давно уже не танцевал. Лет десять, если не пятнадцать.

— Если ты думаешь, что здесь конкурс бального танца, то ошибаешься.

— Да, пойдем танцевать, Володя, — сказала Лена.

А ведь ждал момента, когда они начнут танцевать, танцы на свадьбах долгие, и весь вечер они будут неразлучны, да, собственно, танцевать и не нужно было — со всех сторон их стесняли разгоряченные тела и нужно было только послушно переставлять ноги да держать друг друга за руки.

Со стороны-то смотреть — унижение, позор человека, куча мала, разгоряченные лица, разгоряченные тела, но это если смотреть со стороны, если же ты сам в этой куче, то хоть так, хоть в жаре, но только бы с нею рядом, с дыханием ее, горячим лицом, неразрывная душа моя. И согласен был Казанцев до конца свадьбы терпеть тесноту и чужое дыхание, но только быть с Леной рядом, вот так и плыть — не снесет тебя, не разобьет волна о берег.

Танец закончился, но все остались на прежних местах, потому что выйти из этой кучи было невозможно.

Лена все-таки повернулась, чтобы пробиться к двери.

— Нет, погоди, — попросил Казанцев.

Он держал ее вытянутые книзу руки, и в тот момент, когда поставили пластинку «Ты разлюбил меня бы, что ли», он тихо позвал: «Лена», она распрямилась, обернувшись к нему — только полуоборот головы, плавный изгиб шеи, — он отвел свои и ее руки за спину и прижал Лену к своей груди, она замерла, вопросительно глядя на него, сердце его заколотилось, однако хватило воли утешить себя — это все чепуха, эхо прошлого, прежняя детская влюбленность.

— Что с тобой? — спросила она. А сама уж все поняла.

— Плохо дело, Лена, — пожаловался Казанцев. — Кажется, я люблю тебя и моя песенка спета.

— Это пройдет, Володя. Просто всем весело, молодожены любят друг друга, и тебе это передалось. Это зависть, Володя. Ну и, конечно, сентиментальность. Это пройдет.

— Я тоже надеюсь, — сказал он.

В сумерках, в горячей душной тесноте танцевали они, прижатые друг к другу.

Вдруг Константин Андреевич крикнул: «Во двор, там и продолжим!» — и все подхватили: во двор, во двор, там прохладнее, простора больше, вот и повздымаем пыль, подышим на блеклые звезды.

Константин Андреевич поставил на подоконник проигрыватель, и сразу двор начал оживать, словно люди в домах знали, что веселью будет тесно в помещении и оно выплеснется на улицу, из большого дома выходили люди, чтоб посидеть на лавочках перед своими подъездами. Перед домом, где живут Казанцевы, стоял большой стол для игры в домино, тут толпились люди, но сейчас, оставив игру, лицами они обратились к подъезду Константина Андреевича — звало, звало к себе чужое счастье, но только как прибиться к нему, где тот первый смельчак, что разорвет пространство и прибьется к веселью? Да кто же этот первый?

Да вот он, Леня Лапинский, кто же еще, непременный участник всякого праздника. Его и не зовут никуда только потому, что знают — Леня и так придет. Пятьдесят лет ему, а для соседей он все Леня — такой веселый человек. Он не выдержал и, наклонившись вперед, широким шагом заспешил к веселью. Со стороны видно было, что Леня уже придумал, как половчее подойти, чтоб у хозяев не было повода упрекнуть его в навязчивости. Он шел по двору, направившись к арке, вовсе на выход, не забывая при этом вид принять, что он глубокомысленно рассуждает, для чего и хлопнул себя пару раз ладонью по лбу, вовсе мимо прошел, вдруг — ах! что я вижу! — и руки к небу от восторга — да неужели это Танюша, как можно не поздравить ее, боже мой, и, ладонями отталкивая воздух от своего лица, успокоил всех — только на секунду, только поздравить, и потому ша — бемоль, как говорят музыканты.

Заспешил к невесте и, не доходя до нее шага два, рухнул на колени — не встану, не встану пред такой красотою, однако его подняли, и Константин Андреевич ввел Леню в дом.

И тут что-то как бы вздрогнуло во дворе, молчание на мгновение установилось. И сразу за ним оживление началось — близкие и дальние знакомые, сидящие на лавочках и у большого стола, поняли, что раз один из незваных проник, то и их черед пришел поздравить Костю Михалева и молодоженов, и поодиночке и попарно потянулись к веселью вливать в него свежие свои силы.

Вдруг кто-то крикнул Лапинскому:

— Леня, а ну неси баян!

Лапинский замер от неожиданности и, пронзив указательным пальцем жалобное пенье комаров, строго сказал: