Поворот - [19]

— Чего ты мне сказать хотел? — спросил я и посмотрел на него. А у него на скулах желваки ходили, и был он уже не веселый, как две минуты назад. Он молчал.

— Ты что, батя?

— Ничего, — сказал он. — Иногда вот думаю — провались оно все пропадом. Вот написал писатель какой-то: добро должно быть с кулаками. А? Ты это… как понимаешь?

Я никогда не видел его таким. И что я мог сказать? Откуда я знаю, каким должно быть добро?!

— Думаешь, мне приятно, — хмуро сказал он, — в… грязи ковыряться? А она… — он кивнул в сторону кухни, потом махнул рукой. — Ну, да ладно.

— Кто она? — быстро спросил я. — Мама?

— Ты что?! — сказал он тоже быстро, мне показалось, что он даже испугался. — Что ты — мама! Мама у нас знаешь какая… Нет, не мама, а вот…

— Тетка? — спросил я.

Он не ответил. Помолчал немного, потом спросил:

— Ты мою… биографию знаешь?

— Н-ну, знаю, — не очень уверенно сказал я.

— А какая моя биография? — сказал он грустно. — А вот какая…

Но продолжить ему не дали. Прибежала Ольга и позвала завтракать.

— В другой раз, — сказал батя и пошел на кухню.

Вот, так всегда «в другой раз», подумал я и поплелся за ним. Только захочешь с человеком по-настоящему поговорить — обязательно кто-нибудь или что-нибудь помешает. Всегда «в другой раз»!

А какая у него биография, в самом деле?

Знаю только, что он не воевал — мал еще был. Хотя вот Машкин отец тоже еще молодой, а успел повоевать: был сыном полка, в разведку ходил, своему командиру жизнь спас, награды имеет… Знаю еще, что до милиции мой отец был рабочим. Токарем на «Большевике». И, наверно, хорошим токарем, потому что ему часто премии давали, а в столе у нас и сейчас хранятся три почетных грамоты. А в милицию он пошел, когда туда посылали рабочих-коммунистов и комсомольцев. Для укрепления. Я еще помню, как они с мамой долго обсуждали — идти ему или не идти. Мама не очень хотела, но отец сказал «надо», и она согласилась. А вот что он на своей службе делает — я толком и не знаю. Участковый и участковый. Следит, наверно, за порядком на своем участке. С пьяницами ругается, следит, чтобы после одиннадцати в квартирах радиолы или магнитофоны на полную мощность не пускали, за ребятами, вроде Фуфлы и Хлястика, посматривает, чтоб не хулиганили…

Был я поменьше — ребятам врал, что он у меня знаменитый сыщик и чуть ли не тридцать бандитов и жуликов выследил и задержал. А потом как-то и думать об этом перестал. Ну, в милиции, ну, участковый: надо ведь кому-то и участковым работать — тоже дело нужное. Вон, у Пашки Волкова — это в старой моей школе был такой парень — отец на кладбище работает, могилы роет. Ну и что — надо ведь кому-то и на кладбище работать. А милиция — это… в общем, без нее пока не обойтись… Добро… с кулаками. Как это? Добро с кулаками?

…На кухне шумела и смеялась тетка Поля, и все смеялись и шумели, а мне не хотелось смеяться. Не хотелось и все. Меня даже зло взяло — чего это она все время хохочет, хотя и смешного-то вроде ничего нет.

Пока завтракали, тетка Поля все рассказывала, какой у нее сад, да какая усадьба, да какой дом — полная чаша.

— Вот соберитесь да приезжайте ко мне, посмотрите, как мы с Петей живем, да и сами поживете. Всех накормлю, всех напою и еще останется! — кричала она и все время посматривала на батю.

Он улыбался и кивал головой, а глаза у него были хмурые. Только раз он спросил:

— А вы, Полина, что, не работаете уже?

— То есть как это не работаю?! — возмутилась тетка. — А дом? А хозяйство? А сад?!

— Нет, я про школу спрашиваю, — сказал батя и как-то странно посмотрел на нее.

— А-а, — протянула тетка Поля. — Хватит! Наработалась.

— Ну, понятно, — сказал батя с каким-то непонятным выражением и встал из-за стола. — Спасибо. Ну и накормили вы нас!

Я посмотрел на маму. Она сидела очень прямо, почти ничего не ела и только переводила глаза с отца на тетку Полю, с тетки на отца. А я сразу ночной разговор вспомнил.

— Ну, раз сыты, значит, хорошо! — сказала тетка. — У меня всегда так! Вот мы сейчас со стола приберем, посудку помоем. И гулять пойдем. Пойдем, Василий Семеныч?

Батя остановился в дверях кухни и развел руками.

— Вы уж извините, Полина, совсем я забыл. Мне… позаниматься надо — зачеты скоро, а у меня, как говорится, конь не валялся. Вот ребята с вами пойдут. Сеня. А меня уж извините. — Он повернулся и вышел.

Тетка Поля ужасно удивилась.

— Какие еще зачеты? — спросила она у мамы.

Мама смущенно засмеялась.

— Да, вот, — сказала она, — на старости учиться задумал. В прошлом году в университет на юридический поступил. Вот и занимается. Мало, правда. Времени не хватает.

Вот номер-то! А я и забыл, что батя действительно в прошлом году на заочный поступил. Хотя понятно, почему забыл — он дома почти и не занимался. Поэтому я тоже удивился, когда он сказал, что не пойдет гулять. Ведь мне он сказал, что пойдет. Наверно, он просто не хочет с теткой Полей идти, вот и выдумал предлог. Ну, ладно, он не хочет, а меня-то зачем втравил? Хотя откуда он мог знать, что мне тоже расхотелось идти с теткой? А мне совсем расхотелось — факт!

Я еще почему-то вспомнил, что вот она и останавливается около каждого красивого дома и ахает и охает, но только на секунду, вроде по обязанности, и сразу дальше, и главное время у нее на магазины уходит. И с каждой такой прогулки мы возвращаемся, как верблюды навьюченные. И провожать тетку Полю потом — одно мученье: никак в такси все ее пакеты, коробки, сумки, чемоданы не впихнуть. Я всегда удивлялся, куда ей столько барахла разного.