Поворот - [17]
Мишку и Ольгу погнали спать. Я пошел к дяде Саше отдать ту трешку. Зачем она мне, раз «Гном» не состоялся? Но дяди Саши не было. Тогда я взял Повидлу и повел его погулять. Он еле полз — от теткиных пирогов отяжелел.
На Моховой я увидел такую замечательную картинку. На той стороне стояли Гриня Гринберг и Петька Зворыкин, хватались за животики от смеха и тыкали пальцем куда-то в подворотню.
— Вы чего? — крикнул я.
— Мы, ах-ха-ха, смеемся, ха-ха-ха! — просипел сквозь смех Петька Зворыкин.
— Это я вижу, — сказал я, подходя к ним. — А чего вы смеетесь?
Они опять ткнули пальцами в подворотню и прямо-таки закорчились от смеха. Я посмотрел туда. Там стоял Фуфло, и вид у него был обалделый.
— Чего ржете? — заорал он.
— Ха-ха-ха! Ух-ха-ха! Ой-ой-ой! Ха-хаха! — закатились рохлики.
— Надо мной, что ли? — грозно прокричал Фуфло.
— А то над кем же! — закричали они, заикаясь от хохота.
— А по мордам? — проорал с той стороны Фуфло.
Гринька и Петька обхватили друг друга и уже только покачивались — совсем, бедняги, обессилели.
— Вы чего, чокнулись? — спросил я.
— А ты что, забыл? — сквозь зубы и без всякого смеха спросил Гриня. — Мы испытываем Танькин метод. — И они опять принялись ржать.
Я даже рот разинул от удивления. Ну и чудаки! Как дети, второклашки какие-нибудь. Но, между прочим, кажется, на Фуфлу это действовало. Он топтался на той стороне, топтался, а потом решительно пошел к ним. Остановился на газоне и повторил, правда, не очень уверенно:
— А по мордам?
Рохлики слегка отступили, но смеяться не перестали.
— Ты отойди, — сказал Фуфло мне, — тебя я не трону, а этим рахитикам сч-час к-э-эк…
Я разозлился. Скажи пожалуйста — он меня не тронет. Ладно, подумал я, и тоже начал смеяться.
Фуфло совсем ополоумел. Огляделся по сторонам, ухватил с газона кусок какой-то трубы и с этой трубой пошел на Гриню и Петьку. Те сразу притихли и попятились. Ага, решил я, вот удобный случай испытать мой способ.
— Фас! — крикнул я Повидле и показал на Фуфлу.
Повидло завилял хвостом и посмотрел на меня.
— Возьми! — крикнул я и отпустил поводок.
Повидло кинулся к Фуфле. Фуфло остановился; с опаской посмотрел на Повидлу и бросил трубу. Рохлики опять заржали. С визгом, всхлипами и воплями. И Повидло вдруг зарычал — честное слово, первый раз в жизни я услышал, как он рычит, — и кинулся на Гриньку и Петьку. Те заорали дурными голосами и влепились в стену. И тогда заржал Фуфло.
— Ату их! Куси их! Так их! — орал он, приплясывая, а Повидло как бешеный прыгал перед ребятами и ужасно громко лаял.
— Уйми своего балбеса! — закричал Гриня, лягаясь.
— Куси их! — орал Фуфло.
— Держи свою псину! — вопил Петька, дрыгая ногами.
— Ко мне, Повидло! — кричал я.
Наконец я ухватил этого подлого пса за ошейник и дал ему хорошего пинка. Он сразу присмирел, но обиделся. Злой, как черт, я пошел на Фуфлу.
— А ну, катись отсюда! — сказал я.
Он хотел что-то вякнуть, но у меня, наверно, был такой вид, что он только сказал:
— Я что, я ничего, это вот они…
Потом хихикнул пару раз, помахал Грине и Петьке рукой и пошел на ту сторону.
— Трепачи! — сказал я Гриньке и Петьке. — Рохлики!
Они вначале вроде немного сконфузились, а потом накинулись на меня. Они орали, что я заступаюсь за Фуфлу, что я отрываюсь от коллектива, что они начали действовать, а я их не поддержал и что я вообще чуть ли не предатель.
— Еще и кабысдоха своего на нас натравил! — кричал Петька.
— Недоразвитый пес какой-то, — поддержал его Гриня, — весь в хозяина.
— А вы — герои, — сказал я. — А если бы он вас трубой?
— Кто? Он?! Да мы бы ему! — кричал Петька.
— Не посмел бы! — вторил ему Гриня.
— Еще как посмел бы, — сказал я. — Ладно, время позднее. Завтра обсудим.
— Нечего нам с тобой обсуждать, — сказал Петька. — У тебя у самого дела… с милицией.
— Ага, — сказал я и пошел домой. Отошел на несколько шагов и оглянулся, а они стоят и машут друг на друга руками. Обсуждают. Ну в пусть машут. Пусть обсуждают. Рохлики!
Время было не слишком позднее, но дома уже все спали — утомились: тетка Поля с дороги, мама от встречи, а Мишка с Олей, наверно, просто объелись. Я стукнулся к дяде Саше — его все еще не было. Ну, что ж… тем лучше.
Я тоже улегся. Завтра воскресенье. Ворочался, ворочался — никак не заснуть. Все какие-то мысли в голову лезут. Разные. А главным образом про то, что, наверно, я так и останусь неорганизованным — опять день прошел почти без толку. Да и наглупил я порядочно. Зачем, например, ушел с урока? Или, например, зачем пошел к Басовой, а потом — в этот «Гном»? Тьфу-ты! — опять стихи! Стихи вдруг стали наползать на меня.
Но дальше, кроме «каши», никакой рифмы не подбиралось.
И еще:
Вот последнее — хотя это и не совсем правда — мне даже понравилось. Особенно: «И, как дым, он растаял». Это, по-моему, как это называется… художественный образ. «Как дым, растаял»…
Я начал засыпать и уже сквозь сон слышал, что пришел батя. Он заглянул в комнату, но сразу прикрыл дверь. За дверью снял ботинки и в носках тихо зашел.
