Повод для встречи - [5]

всю тяжесть пробужденья моего.

* * *

Вот еще одна зима разгулялась.

Всяко было, а теперь еще — старость,

у которой ни тепла, ни надежды.

Выйдешь утром — ветерок свежий-свежий.

Выжигает сон и лень, сердце студит…

У подъезда целый день те же люди:

планы строят, жизнь клянут, кости моют,

как себе, кому-нибудь ямы роют.

Мне-то что? Я над толпой, словно птица, —

сын из армии живой воротился!

Ничего-то не ждала, кроме.

Что ж так холодно у нас в доме?..

* * *

За все добро расплатимся добром.

За всю любовь расплатимся любовью.

Н. РУБЦОВ

Сиротская зима — не холодно, но сыро.

Невзрачно, как душа, земля обнажена.

У гаснущей печи сушу обувку сыну —

давным-давно ничья ни дочь и ни жена.

По правилам игры на дальний берег Леты

теперь уж мой черед свой снаряжать паром.

Как зябко на Руси сиротам и поэтам.

Как хочется платить любовью и добром!

Так зябко на Руси!

Так хочется согреться,

что за ценой стоять, ей-Богу, проку нет.

Любовью и добром — за свет в продрогшем сердце.

Свет, за которым тьма.

Тьма, за которой свет.

* * *

Светлане

Мне ль не помнить, как поют: баю-баю-баюшки,

мне ль не знать, какой любовь излучает свет.

Жили-были на земле дедушка да бабушка.

А сегодня у меня даже мамы нет.

И дрожит моя душа синевой под веками,

упирается душа в глухоту ворот.

Собери себя в кулак, жаловаться некому —

гордость пращуров моих голос подает.

Выживай, моя душа, меж стихом и стирками,

выбредай на Божий свет, в сто ручьев реви…

А пойдем на Страшный суд — не доймут придирками:

ничего за нами, кроме боли и любви.

* * *

Еще чуть-чуть — и облетит мой тополь,

веселый шелест щедро оброня

у ветхого крыльца, где внук протопал,

ни капли не похожий на меня.

Еще чуть-чуть и поплывут из лога

туманы, словно встречные века,

и на закате мокрая дорога,

блеснув спиной, нырнет за облака…

И знаю, что печалиться не стоит,

что по весне, растает снег едва,

вновь тополя зашелестят листвою.

Но это будет новая листва…

* * *

Разве что-то не так происходит?

Мне ли новых бояться потерь!

Да, никто не ушел. Это холод

приоткрыл заскрипевшую дверь.

Это день догорает неспешно

за домами в пыли снеговой.

Это ветер печали нездешней

прошумел над моей головой.

Это горечь, как высшее благо,

снизошла.

И о том ли тужить,

что от радости хочется плакать,

как в минуты отчаянья — жить?

* * *

Когда-нибудь наладится погода:

замкну определенные круги,

отдам долги, подумаю — свобода!

И напишу хорошие стихи.

Весь гонорар, как лишнюю обузу,

истрачу на веселое вино.

Прощу друзьям их минусы и плюсы,

как будто это право мне дано.

Смертельные обиды позабуду

и, выходя, оставлю в доме свет,

поверив, что и вправду добрым людям

не все равно — живу я или нет.

* * *

В пустом саду хозяйничает память,

и воздух вкусен, как вишневый клей,

и можно к травам родины моей

припасть сухими жаркими губами.

И так неслышен ветра слабый шум,

и так неспешны капли дождевые…

Задумаюсь и, может быть, впервые

у жизни ничего не попрошу.

Пускай во всем постигнет неудача,

но жить в немом согласии с людьми,

с землею, с небом, с горечью любви —

так хорошо. Поэтому и плачу…

* * *

Прежде горя — о чем горевать?

После горя — что толку скулить?

Вскормлен сын. Похоронена мать.

Нужно жить.

Перед темною долей своей

от бесстрашия стынет душа.

С первым холодом станет светлей —

можно жить.

И зима хороша:

сквозь озябший заснеженный сад

льется зыбкий серебряный свет…

Остановишься, глянешь назад —

вот и твой заметелило след.

* * *

Коль не дано разведать тайну,

заложенную в бытие,

благословим снега, что тают,

верша обычное свое

предназначенье.

И покуда

то грусть, то радость, то простуда

и кашель —

надрывают грудь,

доверимся уловкам быта

и от разбитого корыта

продолжим налегке свой путь.

* * *

Покуда пространство и время

диктуют условья игры,

какие в душе моей дремлют,

бунтуют и гибнут миры!

Вот видишь, с авоською хлеба

на стыке столетий стою,

и рушится звездное небо

в бездонную память мою.

Там катятся волны событий,

цветет облепиховый куст…

И нет невеликих открытий,

и нет незначительных чувств.

О! Там мы доподлинно знали,

бредя то во тьму, то на свет,

к какой первобытной печали

восходит банальный сюжет…

* * *

Если правда, что слово нетленно,

от забвенья тебя сберегу.

Ни зимы, ни земли, ни вселенной

я представить без нас не могу.

Потому, что в ночи непогожей,

где справляет метель торжество,

все отчаянней наша несхожесть,

все мучительней наше родство

с этим миром, от горечи светлым,

с этим снегом, прижатым ко лбу,

с временным этим, временным ветром,

просквозившим жилье и судьбу.

* * *

По облаку, плывущему над логом,

окаменевшим от людских скорбей,

по маленькой Земле, забытой Богом,

который век уже иду к тебе.

По облаку, по травам, по пороше,

под птичий свист и уличный разбой,

сквозь все, что было чистым и хорошим,

но, к сожаленью, не было тобой,

сквозь память, опрокинутую в вечность,

затерянную в космосе глухом,

где так мала возможность нашей встречи,

что разминуться было бы грехом…

* * *

Встану затемно по привычке.

Из забвения, в мир нагой

выйду, чиркну обломком спички,

разведу в очаге огонь.

Постираю твои рубашки,

разогрею вчерашний борщ…

Молодой, озорной, нестрашный

дождик плещет в лавинах рощ.

По дремучей траве зеленой,

одуряющей, как вино,

словно мамонты, ходят клены

и заглядывают в окно.

Одуванчики, как цыплята,