Повесы небес - [47]

Занятый размышлениями о розовой полоске, я, казалось, почти не вспоминал о Земле. На самом же деле, даже такая фраза, как "Моя дорогая Тамара, ты должна дать мне рецепт этого восхитительного крема", довольно сильно возмутила меня, поскольку исходила она от Нессера, юноши.

Ред опоздал. Ему пришлось потратить некоторое время, чтобы освободиться от епископских одеяний и вернуться в своем шотландском наряде. Когда он вошел, приветствуя гостей, казалось, что на него нисколько не повлияля розовая полоска, но спустя несколько минут он обратился к гостям:

— Продолжайте, друзья, а мне хотелось бы поговорить с учителем Джеком наедине.

Ввиду того, что его приемная и внутренний кабинет были отведены для проведения приема, мы уединились в библиотеке; он извлек из своей сумки-кошелька розовую полоску и швырнул ее на стол.

— Как ты на это смотришь, Джек?

— Очень отрицательно, — ответил я.

— Ты заметил, Джек, что эти розовые полоски появляются лишь после телевизионных передач. Должно быть, Бубо — энтузиаст телевидения.

— Он знал, что мы преподаем религию, — напомнил я.

— Это может ничего для него не значить, — сказал Ред. — Все лекции преподаются по телевидению, кроме наших. Поэтому наши лекции никогда не вводились в его программные цепи.

— Ты так говоришь, словно Бубо — компьютер, — небрежно заметил я.

— Сказать по правде, Джек, эта мысль давно пришла мне в голову. Но теперь мы должны предстать перед ним… Ладно, Джек, ты же — законовед. Что нам делать?

— Мы будем защищать эти курсы, — с жаром проговорил я, — мы станем защитниками Бога против Антихриста.

— Ладно, дружище. Местные люди хорошо разбираются в логике… Мы можем преподнести им религию, как инструмент для поддержания правил поведения. Мы должны строго придерживаться законных методов.

— На планете без правозаконности? — вспыхнул я.

— Зато на планете с логикой, — ухмыльнулся Ред. — А любой хороший законник может оконфузить человека логики… Но нам неизвестно, какими будут возражения против религии, поэтому придется импровизировать по ходу дела. И думаю, что вижу побочные решения, которые могут сработать в нашу пользу в будущем… Хотя, — подчеркнуто медленно добавил он, — я полагаю, что мы могли бы выиграть этот спор, не затевая его.

Я уловил ход его мыслей и присоединился.

— Блаженны преследуемые, — высказался я.

— Верно! Подумаем об этом, Джек, и лучше предоставь защиту мне.

Я вспомнил предупреждение Кары и повторил про себя негласный принцип Мэнденского училища и Флота: "Никогда не перехватывай инициативу". Раз Реду хочется нарваться на неприятности — это его дело.

— Ладно, Ред, так и быть.

С легким сердцем я вернулся на прием, где мы с Карой разрезали торт и открыли подарки. Здесь-были обычные безделушки — металлические поделки, серебряные фитюльки и столовое белье белье для супруги, и здесь же находился огромный прямоугольный пакет для меня от курса по эстетике — подарок, который Кара открыла последним.

Это оказалась картина, размером 0,9x1,2 метра, изображающая стоящее на дальнем краю болотистой низины дерево гикори с желтыми листьями в косых лучах осеннего солнца; каждый лист был тщательно выписан на фоне клубящейся красноватой коричневости дуба, стоящего за гикори. В расчлененных листьями солнечных лучах танцевали пылинки, а под деревом на подстилке из опавших листьев лежала ветка от поваленного ветром дерева, которую я забросил туда. Гикори было выполнено с фотографической четкостью Крамера, красноватая коричневость дубового леска была положена с безумной красочностью мазков Ван-Гога,[88] а небо было подернуто мечтательной дымкой в манере Гудзоновской школы.[89]

— Кто написал этот шедевр? — в изумлении повернулся я к Каре.

— Все, кто ходил с тобой на прогулку, — ответила Кара. — Я лично выполняла нижний правый квадрант верхней левой части полотна.

— Чья же это идея?

— Моя, дорогой Джек. Я знала, что ты очень любишь картины, и знала, что земной мозг не может долго сохранять изображение, поэтому мы и написали картину для тебя.

— Вы вернулись туда, после того, как вас там чуть не убило?

— Нет, дорогой Джек. Мы писали картину по памяти.

Когда наступило утро встречи с деканом, я обнаружил, что Ред слишком поспешно высказался о теории, что Бубо является компьютером. Декан Бубо не присутствовал. Вместо него было два члена правления, представленных нам^студентом-секрета-рем: Карло — инженер-наладчик, и Фарб, который по профессии являлся чем-то вроде антрополога по первобытным эпохам.

— Декан Бубо приносит свои извинения, — сказал студент, — но пресс административных обязанностей лишает его удовольствия присутствовать лично. Я сделаю все нужные для него заметки. Учителя и члены правления, прошу садиться.

Ред и я заняли места за столом для совещаний напротив харлечиан. Первым, на безупречном английском языке заговорил «антиквар» Фарб:

— Учителя, мы проанализировали микрофильмированные версии вашей планетной истории. В самом начале, у нас на Харлече существовали племенные войны, и каждый мужчина имел одну жену. Но племена на трех континентах сливались в нации и войны превращались в национальные. Затем два континента объединились и подчинили себе третий, и после этого между двумя великими державами возникли трения. Было предпринято освоение космоса и конфликты, бывшие ранее планетными, стали галактическими. На космических трассах стали разбойничать пираты.