— Соболь?.. Какой соболь?.. Я только что насторожил капканы… Е-бог, свята икона… Клянусь Христом, — Хабель перекрестил грязный лоб.
— Не валяй дурака! Нас не проведешь… У Малютки-Марикан в капкане был соболь… Где он?
— Нету… Паря, ты пошто липнешь с каким-то соболем? С ума сошел. Ей-богу нету.
— Не божись. Тебя все равно судить будут… Лучше тебе не…
— Не из пугливых… Волчья кровь в моих жилах… Зайца нет… Тюрьмой не пужай. Отсижу, а собольков подлеморских не брошу промышлять.
— Вася, обыщи его.
Молодой широкоплечий парень перешагнул через костер и нагнулся над сидевшим браконьером.
Бросив полный ненависти взгляд на Сватоша, Хабель простуженным голосом прохрипел:
— На, подавись ты им!.. — Достав из грязной запазухи темную шкурку, бросил в камусные олочи Сватоша.
— Вот давно бы так.
Подняв с земли пышный дорогой мех, Зенон Францевич долго гладил им свои заросшие щетиной, ознобленные щеки. Внимательно осмотрев шкурку, он тяжело вздохнул.
— Эх, какую красоту ты сгубил… Маточка… Шкурка такого соболя на мировом рынке получает высшую оценку — сорт экстра. Сколько бы она наплодила себе подобных! Ты, разбойник, знаешь, какой ущерб нанес своему народу, своему государству!..
— Зенфран, махан[21] варился, чай тоже, — перебил разгневанного Сватоша Бим.
— Да-да, ребятушки, пора ужинать.
После ужина стражники улеглись спать. В углу сидит Хабель и беспрестанно курит. Длинные непослушные волосы разлохматились. На темном лице еще резче обозначились скулы. Небольшие злые глаза затаенно следят за молодым стражником, которого Сватош оставил дежурить до полночи. Опасаясь побега, у браконьера отобрали кушак с длинным охотничьим ножом, шапку и лохматые собачьи рукавицы. Уже доходят третьи сутки, как люди покинули Кудалды. Дни в поисках и ночевки на снегу в сорокаградусный мороз сделали свое дело — кто где сидел, там и свалился.
Васькина голова так отяжелела, что ежеминутно валится на грудь. Глаза слипаются.
Из угла, словно через толстую перегородку, едва доносятся скрипучие слова: «Эй, грозная стража, проспишь варнака-то, удеру».
Встрепенувшись, парень старается показаться бодрым, делает сердитое лицо, но это ему не удается.
— Слышь, засоня, сбегу, — продолжает дразнить парня Хабель.
— Хы, куды без шапки-то кинешься… без ушей к бабе придешь. …Пальцы в тайге оставишь, будешь культяпый сидеть за печкой… Беги, беги, — сонно ухмыляется парень.
— Правду баишь, паря, лучше отсижу в остроге, чем калечить себя… Куды ночью убежишь. Эх, надо спать…
— Спи, дядя Хабель.
Потянувшись, браконьер поцарапал в голове и сморщился.
— Вот дьявол, во рту пересохло… Чайку не осталось у вас?
— Нету… Я бы тоже густого… Где воду-то берешь?
— Темь, не найти тебе… глаза выколешь.
— Бери котелок-то, а я огонь подшурую.
У дров валялась черная от сажи и копоти, прожженная во многих местах шапчонка браконьера. Рядом рукавицы и кушак с ножом. Хабель протянул руку за шапкой.
— Не тронь шапку, лешной!
— Хм, грозный какой, ладно уж, вода рядом.
За упавшей доской открылась черная холодная щель, в которой утонул таежник. Доска вновь прикрыла темь, и в юрте сразу же стало теплей, уютней.
Прошло пять минут — Васька спокоен.
Прошло десять — Васька заерзал на месте, с опаской взглянул на спящего Сватоша.
С больших серых глаз словно ветром сдуло сонную пелену. Отбросив доску, Васька соболем выпрыгнул наружу и с вытянутыми руками заметался вокруг юрты.
В открытую дверь неудержимыми волнами ворвался холод. Спавший ближе всех к двери Сватош сначала съежился, а затем начал ворочаться, подвигаясь к огню.
Через тонкую дощатую стенку юрташки сквозь сон он услышал приглушенный Васькин голос: «Дя-а Хабель! Дя-а Ха-а-бе-ель!.. Ха-а-бе-ель!»
В ответ тихо рассмеялась тайга. Смеялись сосны и кедры, приняв образ страшных носатых чудовищ…
Сватош рванулся. Сел и, со сна ничего не понимая, уставился в черную пасть двери. Потом громко закричал: «Что такое? Эй, эй, где вы?!»
Уже где-то в отдалении снова послышался Васькин голос: «Дя-а Ха-абе-ель!.. Эй, черт Ха-абелька-а-а!..»
Расталкивая товарищей, Сватош выскочил на жгучий снег. За ним, проклиная браконьера и Ваську, выползли Бим с Бойченом.
Обдало холодом. Таинственно молчит лохматая тайга. Лишь весело подмигивают далекие пучеглазые звезды. Им нет дела до крохотной кучки мечущихся людей.
Подбежав к лыжам, Бимба взревел медведем:
— Э-э-э, цволочь! Убей Хабельку бурхан! Язба!
— Что такое?
— Лыжа пропадал — Хабелька убегал!
— Оно и так понятно! Прозевал, чертяка! Тьфу, дьявол!
Вспугнутая людским криком сова взлетела на самую макушку корявой лиственницы и удивленно спросила у Малютки-Марикан:
— Чего им надо?
— Ч-ч-черт их з-з-з-знает! — заикаясь на перекатах, ответила речка.
* * *
Удалившись примерно на три выстрела от юрты, Хабель остановился и стал напряженно слушать. От крепкого мороза раздается хлесткий треск деревьев. Порой бухнет упавшая с высоты кухта. А больше ничего не слышно.
«Жди, жди, дурило!.. Напоит тебя густым чаем Ха-бель, жди!» — браконьер ехидно улыбнулся, а потом улыбка сменилась жалкой гримасой: — Вот черт, навязался на мою душу проклятый чех… Житья нету от него… Дождешься пули, погоди ужо… Приберут тебя… как Витьку…»
