Повести - [67]

Третья встреча произошла день спустя, у небольшого частного пансиона, за которым начиналась тропинка к леднику Гран—Селест. На этот раз капитан допустил ошибку, позаимствовав лицо у того самого старика, что покупал на станции билет. Инженер сразу узнал его — дымчатую седину жидких, чуть прикрывающих уши волос, тонкие брезгливые губы, привычку морщить крючковатый нос. По странности (конечно же, неслучайной) датчанин никуда не уехал, а преспокойно сидел на веранде пансиона в окружении своей семьи, вероятно, такой же ненастоящей, как и он сам. Румяная от мороза старушка–жена, улыбаясь, кутала ему ноги в красный клетчатый плед, прямой, как смычок, долговязый офицер в круглых очках — не то сын, не то племянник — разливал по чашкам янтарный чай, двое детей, мальчик и девочка, в одинаковых темно–синих пальтишках с отложным воротником, болтая ногами, прихлебывали из больших лимонно–желтых пиал горячий шоколад и кидались друг в друга кусочками овсяного печенья. Берцеллиус поразился не самой метаморфозе — после стычек с пьянчугой и билетером он был ко многому готов, но той безыскусности, с которой немцы пытались его провести. Возмущенный этой насквозь фальшивой картиной, он слепил неловкими руками торопливый снежок и яростно запустил им в бутафорского старика, после чего, спотыкаясь на рыхлом снегу, бросился бежать. Звон разбитого фарфора и захлебывающиеся датские ругательства еще долго преследовали его, и только у себя в подвале он смог как следует отдышаться.

Появляться в городе стало опасно. Трижды разоблаченный, капитан не только не ослабил слежки — казалось, сам воздух в Граньере был теперь отравлен его вездесущим присутствием. Тщетно пытаясь избежать встречи, Берцеллиус сталкивался с капитаном на станции канатной дороги и в бакалейной лавке, в шумной толчее дансинга и в тиши почтовой конторы, в привокзальном буфете и на ледовом катке, залитом во дворе отеля «Женева». Стараясь усыпить бдительность инженера, немецкая разведка применяла все более изощренные методы маскировки. Капитан Зендерс принимал обличие официантки, пожарного, торгового агента, продавца сувенирных колокольчиков, маленького мальчика с небесно–голубым воздушным шаром, старого бульдога, орошающего сугроб, и потасканной шлюхи, поправляющей в подворотне свой мертвенно–бледный шелковый чулок. Но и маскировка была не последним козырем в рукаве немцев. Через несколько дней стало ясно, что Зендерс размножился: только что явившись в образе бравого английского лыжника на авеню Октодюр, он мог уже через минуту как ни в чем не бывало жарить камбалу в траттории на рю Католи́к, бородатый, сияющий сицилийской улыбкой, в белом поварском колпаке, а на авеню де Каскад, в трех шагах от траттории, хмурясь, приколачивать новую вывеску над входом в лавку галантерейщика. Вскоре Берцеллиус был почти убежден, что где–то в глубине Рейха существует фабрика по производству капитанов Зендерсов, и все представлялась ему страшная инфернальная долина, и бесконечно–длинный конвейер, выползающий из–под земли: на ребристой резиновой ленте лежат вереницей человеческие заготовки, а нацистские ученые в белых халатах одевают и припудривают их на разный лад, после чего отправляют сюда, в Граньер. Ночами, натянув одеяло по самые уши, Берцеллиус коченел от ужаса, представляя, как все эти мерзкие куклы ломятся к нему в подвал. Завязывалась неравная борьба, два–три оборотня падали, сраженные ржавой кочергой, но остальные наваливались и сбивали его с ног. Следовала неминуемая гибель и вывоз его бездыханного тела в Германию, под нож циничного хирурга, готового за сотню–другую марок извлечь из костяных оков его драгоценный мозг. Заполночь, сжимая под одеялом кочергу, инженер кое–как засыпал, и снились ему жуткие, до поджилок пробирающие сны: о том, как гигантский Зендерс, перешагнув через горный хребет, входит в Граньер, с учтивой улыбкой вешает свой циклопический хомбург на колокольню церкви Сен—Жак и принимается давить разбегающихся людей подошвами лакированных ботинок. Страшнее всего был дворник с большой накладной бородой, который ходил за великаном и, насвистывая, собирал в совок кровавые лепешки. Инженер просыпался в холодном поту, принимал «Морфеус», патентованное французское средство от кошмаров, но пилюли не помогали, и под утро капитан являлся опять.

Как–то раз, проходя по рю де Сельт, Берцеллиус не выдержал, схватил одного из Зендерсов за грудки и со слезами на глазах умолял оставить его в покое — ведь это жестоко, так мучить беззащитного старика. Но бездушный шпион вырвался и побежал прочь, оглядываясь и, как показалось Берцеллиусу, подло ухмыляясь на бегу.

Доведенный нацистами до отчаяния, он пошел на крайнюю меру — заявил в полицию о том, что немцы собираются захватить мир. Задыхаясь от волнения и поминутно перебивая самого себя, инженер поведал тучному толстогубому комиссару историю своих злоключений и присовокупил, что если тотчас не принять решительные меры, банда немецких марионеток под предводительством бывшего журналиста, а ныне капитана Зендерса подменит собой в городе всех настоящих людей. Однако реакция на его слова оказалась именно такой, какую некогда предвещал ему в цюрихском кафе прозорливый капитан. Устало разминая жилистую переносицу, комиссар спокойно выслушал его, после чего довольно сухо ответил, что полиция не занимается внешнеполитическими проблемами и что по вопросу германского империализма ему лучше обратиться в Швейцарскую коммунистическую партию.