Повести - [61]

Через три дня в госпитале Сьона Берцеллиус был признан невменяемым.

Партия судьбы была сыграна, целлулоидный мячик прекратил свою безумную скачку. В конце августа из Граньера убрали плакат с белозубым рабочим, обещавшим сделать швейцарские горы как швейцарский сыр. С «Антиподом» судьба обошлась несколько более прихотливо. Чтобы хоть как–то погасить понесенные убытки, руководство Компании решило разобрать и переплавить машину, но обстоятельства этому неожиданно помешали. С наступлением осени на долину обрушились чрезвычайно ранние и сильные для этого времени снегопады, бушевавшие без перерыва несколько дней. В ночь на пятое сентября накопившаяся на склоне Эдельберга масса снега с грохотом сошла вниз и погребла под собой дремлющий «Антипод». Так и не пущенное в ход детище инженера Берцеллиуса упокоилось под огромной дымящейся лавиной.

На следующее утро постаревший Ферже ходил по склону, тыкал палкой в снежный покров и с выражением зубной боли на лице посматривал наверх. Там, в окутанной метелью вышине, назревал на скальных уступах еще один лавинный конус.

Дабы не рисковать жизнью рабочих, извлечение машины из–под снежной толщи отложили до весны.

* * *

Следующие два месяца Берцеллиус провел на излечении в психиатрической клинике доктора Эйгена Блейлера под Цюрихом. Это были мрачные и незапоминающиеся дни, несмотря на ту исключительную заботу, которой была окружена жизнь обитателей этого маленького комфортабельного Бедлама. В сентябре Блейлер несколько раз вывозил своих подопечных в горы, лечил их воздействием целебного альпийского воздуха. Больные ходили по склону невысокой пологой вершины, смеялись, играли в снежки, восхищались видами, а инженер с тоской смотрел на юг, туда, где под голубой тысячетонной лавиной лежал его «Антипод». Смотрел и ежился от холода, словно там был погребен он сам, большой неподвижный Берцеллиус, стреноженный великан, так и не исполнивший своего благого предназначения. Этого чувства скованности, пленения не могли скрасить ни уют оплаченной Компанией просторной одиночной палаты, ни уход ласковых, как сестры милосердия, нянечек, ни даже стакан теплого молока, который одна из них каждый вечер по доброте душевной ставила в изголовье его кровати. Даже весть о выписке — в конце октября Блейлер решил, что Берцеллиус больше не опасен для общества и может вернуться к нормальной жизни — не обрадовала его. Равнодушно приняв из рук врача скрепленную печатью бумагу, инженер не без опаски шагнул в открытую дверь — туда, где у него не было больше ни мечты, ни карьеры, ни репутации.

После выписки он несколько дней провел в Цюрихе. В городе в это время проходил цирковой фестиваль, и, блуждая по улицам, на которых выступали многочисленные клоуны и мимы, Берцеллиус с горечью отмечал, что люди счастливы и без его «Антипода», и что несбывшийся тоннель через весь земной шар остался трагедией для него одного.

Там же, в Цюрихе, имел место один неприятный эпизод. Однажды вечером, когда инженер сидел в кафе на Левенштрассе и без аппетита ковырял в тарелке раклет, к нему за столик подсел щеголеватого вида молодой человек. По виду его можно было принять за англичанина: серый спенсеровский костюм, новенький темно–оливковый хомбург, дорогие лайковые перчатки. Но акцент — незнакомец вежливо осведомился, может ли он присесть — выдал немца. Вглядевшись, Берцеллиус узнал его: это был тот самый берлинский корреспондент, который брал у него интервью незадолго до катастрофы. Однако на этот раз берлинец отрекомендовал себя иначе. Улыбнувшись инженеру любезной нордической улыбкой, он назвался капитаном Зендерсом, представителем разведки германского Рейха.

— Вы прекрасно ответили тогда на вопросы нашей викторины. — Зендерс пристроил на столе свой хомбург и закурил долгопалый «Бенсон» с золотым ободком. — И у меня есть для вас приз — предложение, которое перевернет вашу жизнь.

Продолжая улыбаться своей безупречной саксонской, вестфальской, померанской улыбкой, журналист, он же капитан, вкратце изложил суть дела. Руководство Германии заинтересовалось проектом «Антипод». Конечно, он нуждается в некоторых улучшениях, но Рейх готов предоставить инженеру все необходимое для полноценной работы. Там, к северу от Цюриха, Берцеллиусу дадут кров и защиту, к нему вернутся слава и уважение. Однако (тут Зендерс стряхнул пепел и многозначительно помолчал) Германия хотела бы придать его замыслу военный характер. Сейчас война между западными державами и Рейхом представляется практически неизбежной: конфликт идей и цивилизаций недолго удержится в рамках газетной полемики. И ключевую роль в этой битве, в которой будет решаться судьба всего мира, мог бы сыграть его «Антипод».

— Мы хотели бы использовать машины, подобные вашей, для атаки на укрепления линии Мажино и английские глубоководные порты. Так мы сможем незаметно подвести под них мощные мины и — бах! — Зендерс выпустил в воздух седое расплывающееся кольцо, — в самый неожиданный момент разрушить цитадели противника.

Постепенно увлекаясь, капитан рисовал перед ошеломленным Берцеллиусом все более захватывающие картины. В его распоряжение предоставят целый институт и огромную фабрику, на которой будут создаваться боевые подземные корабли. Германия построит целый флот таких машин, его флагманы доберутся до Лондона, Нью—Йорка и Москвы. Мир станет Рейхом, и когда буржуазные и большевистские режимы падут под натиском подземного Вермахта, он, Берцеллиус, возглавит Министерство путей сообщения Великой Германии. Между покоренными столицами будут проложены тоннели, и эти подземные артерии окончательно скрепят собой новый миропорядок.