— Прощения прошу, — сердито сказал Киприанов, — мальчишку хоть завтра берите, а с повинной я к вам на Печатный двор не пойду. У меня своя типография, а голландцев — как его величество рассудит…
Но Поликарпов неожиданно совладел с собой и заговорил потише. Спор шёл теперь о гравёрах Пикаре и Зубове. И тут Киприанов снова помянул генерала Брюса.
Алесь полез обратно на чердак в полном смятении. Ночью он почти не спал, а на следующий день глядел волком. Как нарочно, Киприанов после ухода Поликарпова стал поглядывать на Алеся угрюмо и всё покрикивал: «Что стоишь без дела, юноша? Вот завтра доберусь до тебя!»
Той же ночью Алесь встал, оделся, вытащил из-под лавки мешок с хлебными корками и вылез в окно.
Спуститься по стене каменного киприановского дома было не трудно. Повсюду снаружи были уложены затейливые фигурки и узоры из кирпича, на которые легко было поставить ногу. Собаки знали Алеся, и ни одна не тявкнула. Сторож блаженно спал, и от него несло вином на весь двор. Как перелезть через высокий забор, Алесь обдумал заранее. Он перебросил на улицу свой мешок, подпрыгнул и ухватился за верхние колья. Затем подтянулся на руках, перебросился через забор и прыгнул, упираясь руками в доски. Он попал в густую траву и не ушибся. Потом, подхватив мешок на спину, бросился бежать.
В том году по Калужской дороге шло и ехало много народа. От Москвы тянулись возки, телеги, фуры с казённой кладью, окружённые караулом с мушкетами. Шагали воинские части с песнями. Подходя к какому-нибудь городку, усатые солдаты подтягивались. Начинал бить барабан, и часть вступала в город торжественным маршем.
За солдатами шёл обоз. За обозом выступали нестройной толпой «работные люди». Это были деревенские. Они несли лопаты, кирки, топоры. Их вели на войну — рыть канавы, строить мосты, вязать камыш, тесать камень. Никто не знал, где война, но говорили, что она далеко, не то на Белой, не то на Малой Руси, и ежели от вражеской пули уцелеешь, то как ещё домой доберёшься? В деревне, если человек ушёл на войну, его домой не ждали, а пахали и сеяли за него жена и девки. И в каждой деревне вой и плач стоял по ушедшим на царскую работу кормильцам.
Алесь не знал дороги и пристал к такой колонне. Вы спросите, как пристал? Да просто шёл за мужиками по дороге, глотая пыль, пока не кончились хлебные корки. Он шёл вторые сутки, ничего не евши, и ослабел до того, что где-то возле Малоярославца свалился.
Мужики подошли к нему, подняли, дали размоченного в воде хлеба. Потом явился краснолицый унтер-офицер, потрогал его тростью и важно спросил, кто и откуда.
Алесь объяснил, что он сирота, но про бегство от Киприанова ничего не сказал.
— Гм, московский, — задумчиво проговорил унтер. — Да кто твой хозяин?
— Я грамоте учён, — уклончиво отвечал Алесь.
— А ну, скажи? — полюбопытствовал унтер.
Алесь забубнил своё привычное:
— «Аз», «буки», «веди», «глаголь», «добро»…
— Смотри, из дьячковых детей, что ли? — сказал унтер. — А идёшь куда?
— Брата Ярмолу искать.
Унтер долго не мог понять, кто такой Ярмола и где его искать, а поняв, заулыбался.
— Паренёк ты учёный, — сказал он, — пригодишься в пути… Шагай с нами хоть до войны. Будешь фортеции сооружать. А Ярмола твой то ли жив, то ли нет, и где его во великой России сыщешь?
Алесь не знал, что такое «фортеция», и только впоследствии узнал, что это значит «крепость». Выбора у него не было. Просить подаяния он не умел и стыдился. А мужики с лопатами хоть и один хлеб да кашу ели, зато каждый день.
Так и шёл московский ученик Алесь от Малоярославца к Калуге, от Калуги к Брянску.
Не доходя Брянска, колонна заночевала в поле. Зажглись костры. Старосты роздали крупу, и артельщики стали варить кашу.
У костров пошли неторопливые разговоры — кто про посев, кто про скотину. Люди эти недавно ушли из деревни и боялись думать о том, что, может быть, им больше своей деревни не видать. По всей России тянулись за солдатами такие колонны. Рассказывали про своих земляков — Аким на канале остался; Пафнутию на рубке засеки ногу сломали; Матвей помер от злого кашля, а Никиту погнали в городок Санкт-Питербурх на болоте канавы рыть, и с тех пор о нём ни слуху ни духу…
— Эй, сирота московский, — крикнул кто-то Алесю, — расскажи про Москву!
— Я рассказывать не умею, — отозвался Алесь.
— Ему Москва не по плечу, — сказал другой голос, — ну, хоть про книги расскажи!
Алесь рассказал про Печатный двор. Слушали его внимательно, без шуток, как взрослого.
— А ну, теперь скажи-ка буквы…
— «Како», «люди», «мыслете», «наш», «он», «покой», «рцы», «слово», «твердо»…
— Повезло тебе, парень, — произнёс тот же голос, — кто грамоту знает, тот силён. А то пас бы скотину, неучем бы помер.
— Зачем крестьянскому сыну науки? — возразил кто-то от другого костра. — Это дело господское.
— Не скажи, брат! Московские, они всякое дело сообразят. И не господа, а учёный народ.
Люди улеглись спать. Алесь долго сидел у костра, глядя на тлеющие угли.
Вдруг из темноты вырос перед Алесем краснолицый унтер с тростью. Алесь встал.
— Послушай, сирота московский, — сказал унтер, — сдаётся мне, что ты того… беглый!
