Повести об отважных - [40]

— Молодец, старшина, действуйте! — сказал подполковник.

Когда из-за угла коридора выдвинулась поставленная набок металлическая дверь, фашисты не сразу поняли, к чему она, и только через несколько секунд открыли бешеный огонь из всех видов оружия. Дверь звенела и дребезжала, как колокол, пули визжали, отскакивая от металла. Минут шесть продолжалась эта яростная канонада. Но потом гитлеровцы, очевидно, поняли, что напрасно расходуют патроны, и прекратили огонь.

И тогда сержант Кавторадзе, приподнявшись над дверью, короткой автоматной очередью потушил прожектор.

Коридор наполнился мраком. Но сейчас же снова застрочили фашистские автоматы, ударил пулемет, и красноватые вспышки заиграли на каменных стенах.

Старшина Ничипуренко связал вместе несколько гранат, дождался ослабления огня, на мгновение высунулся из-за угла и швырнул связку в фашистов.

Прогремел оглушительный взрыв, особенно громкий в подземелье.

Пулемет и автоматы смолкли.

— Вперед! — скомандовал подполковник.

Разведчики выскочили из-за угла и, не зажигая фонарей, побежали по коридору. В них никто не стрелял.

Кавторадзе включил фонарик. Он осветил баррикаду, сооруженную из мебели и матрацев.

За нею валялся опрокинутый взрывом пулемет и стонал раненый пулеметчик в зеленой солдатской форме с железным крестом на груди. Больше за баррикадой никого не было.

— Куда они, гады, подевались? — удивился Кавторадзе.

И точно отвечая ему, откуда-то снизу раскатисто прогремела пулеметная очередь.

Подполковник и лейтенант переглянулись.

— Не понимаю! — пожал плечами подполковник. — Волки ведут бой. Но с кем?

Слева темнело полукруглое отверстие. Когда подполковник осветил его, стали видны ступени лестницы, спускающейся вниз.

— За мной! — крикнул Смирнов и первым побежал по лестнице, перепрыгивая через ступени…

24

Если выключить свет, подземный порт наполнял зловещий, непроницаемый мрак, и начинало казаться, что мягкие шлепки волн в борта — это крадущиеся шаги по палубе катера. Но и со светом было не лучше — все время чувствуешь себя беззащитным от чужих враждебных взглядов из темных углов.

Наташа ни в чем не упрекала товарища, но Коля понимал свою вину. Он не послушался девочку, когда она предлагала повернуть лодку назад, да еще и лодку плохо привязал. Одно к одному.

Но, как говорил старшина Ничипуренко, попал в беду — не ной, а борись.

И Коля развил самую бурную деятельность. Ведь всякие сомнения и страхи появляются у человека тогда, когда он ничего не делает. И Коля, сплюнув за борт, нарочито бодрым голосом заявил:

— Мы, разведчики, и не из таких положений выходили. Выберемся!

— Мы — разведчики! — передразнила Наташа. — Что ты сам разведывал? Кашу на нашей кухне?

Девочке было холодно и жутко. Ее била неудержимая дрожь. А Коля по-настоящему рассердился.

— Ну, знаешь! — Он развел руками. — Так, значит, я только хвастаю! Это не я там, в склепе, догадался, как открыть каменный мешок? Это не я вытащил Надежду Михайловну из фашистского гроба?

— Ну ладно, ладно! — замахала руками Наташа. — Вот давай и сейчас думай, как нам выбраться отсюда.

— И придумаем! Прежде всего надо как следует осмотреть катер. Значит, так: ты становишься на посту около пулемета, смотришь и слушаешь, не идет ли кто. Если увидишь или услышишь что-нибудь подозрительное — даешь сигнал. А я осматриваю катер.

— Ладно… — Девочка вздохнула. — Только знаешь что, Коля, дай мне свой пистолет.

— Но у тебя же есть автомат! — удивился Коля.

— Все равно дай… Автомат большой, тяжелый. А пистолет будет рядом — маленький, но верный…

— Ладно! Возьми. Только будь с ним осторожной. Помнишь, как отводить предохранитель?

— Конечно, помню! Это такая кнопочка около ручки, которая сдвигается вниз.

— Кнопочка! — повторил Коля. — Вечно вы, девчонки… — Он не договорил. — На, возьми. Иди на нос и слушай. Я еще раз осмотрю каюту.

На этот раз Коля производил осмотр тщательно. Начал он с приборной доски. Но прежде всего он плотно задвинул шторки на переднем стекле и иллюминаторах, чтобы свет фонаря не проникал наружу.

Все кнопки, рычаги и переключатели на доске были снабжены аккуратными надписями, светящимися в темноте зеленоватым светом. В углу доски Коля прочитал: “Лихт”.

Это слово он хорошо знал. Оно означало “свет”. Сколько раз хозяин и его жена там, на фольварке, страшась возможных бомбежек, требовали, чтобы везде тушили свет.

Ниже этой надписи, возле переключателей, были другие, помельче: “Каюта”, “Борд”, “Шейнверфер”.

Ну, первые два слова были почти понятны. А что такое этот самый “Шейнверфер”?

Для пробы Коля щелкнул переключателем под словом “Каюта”. И сейчас же в рубке загорелись два матовых плафона.

“Значит, правильно!” — решил Николай.

И, приоткрыв дверь, дернул вниз второй переключатель.

— Коля! Зажглись огни! — встревоженно крикнула Наташа.

Николай и сам видел, что с той стороны, где была дверь из рубки, загорелся яркий красный свет. Выключив бортовые сигналы, Коля крикнул:

— Наташа! Посмотри, что сейчас засветится! — Он опустил вниз ручку третьего переключателя.

Набережную залил яркий синеватый свет прожектора, установленного на носу катера. Ослепительным белым цветом отливали плиты набережной, чернела дыра входа, прорезанная в задней стене пещеры.