Повести о Ломоносове - [77]
Фельдмаршал Салтыков, маленький, в парике, с мелкими косичками, вылезавшими из-под треуголки, в белом мундире, ехал на серой лошади по фронту, останавливаясь перед каждым полком.
– Братцы! – кричал он, снимая шляпу и кланяясь солдатам. – Отступать нам некуда: сзади река и болото. Поднатужьтесь, братцы, Христа ради… Постоим за Россию!
Огромные усатые солдаты слушали маленького старичка, отвечали нестройно:
– Постоим…
Священники служили молебны перед фронтом, потом снимали ризы и наперсные кресты, становились с командирами рядом – идти в бой.
Салтыков подъехал к обозу. Бесконечной линией выстроились четырехугольные повозки, покрытые чехлами. Около каждой стояли артиллеристы. Навстречу фельдмаршалу выехал на вороном коне генерал Румянцев – краснощекий, черноглазый и задорный.
– Ну как, голубчик? Сумеешь ли ты на близкую дистанцию неприятеля подпустить и из всех орудий открыть огонь сразу?
Румянцев улыбнулся:
– Полагаю, что бы ни случилось, а урон неприятелю будет великий.
На правом фланге, у самого леса, стояли казаки, за ними – башкиры и калмыки. Навстречу Салтыкову выехал окруженный казачьими полковниками, бородатыми, в высоких шапках с волчьими хвостами, знаменитый атаман Краснощеков. Его заросшее седыми волосами, покрытое шрамами лицо было угрюмо, орлиные глаза смотрели вдаль из-под густых, нависших бровей.
– А что, сударь мой, если неприятель с Божьей помощью конфузию потерпит, сумеешь ли ты ему дорогу отрезать?
Краснощеков только криво усмехнулся, сверкнул очами.
– Тады видно будет…
Издали приближалось огромное облако пыли: неприятельская кавалерия маневрировала по всему фронту, прикрывая пехоту от наступавших на левый фланг русских.
В три часа дня, казалось, все было кончено. Фридрих и его свита даже невооруженным глазом ясно видели, как погибали русские солдаты. Вот огромный гренадер*, окруженный пруссаками, вонзает штык в прусского офицера, потом падает, сраженный. Вот умирающий русский солдат целует свое ружье, а офицер, не желая сдаваться в плен, пронзает себя шпагой… Наконец над холмом Мюльберг взвилось черно-желтое с орлом прусское знамя…
В это время к королю подскакал офицер.
– Ваше величество, принц Генрих доносит, что он выиграл битву при Миндене.
Фридрих бросил ему небрежно через плечо:
– Передайте, что и мы можем похвастаться тем же…
Офицер отдал ему честь, повернул разгоряченного коня, ускакал.
– Господа, итак, левый фланг неприятеля уничтожен. Мюльберг взят, большая часть поля за нами, но в центре и на правом фланге русские стоят неподвижно. Генерал Зейдлиц, выстройте гвардию сомкнутым строем! Я поведу ее сам. Приготовьте кавалерию – преследовать неприятеля. Почему не выдвинуты пушки? Их огонь не достигает неприятеля…
– Ваше величество, артиллерия застряла в песке – ее нельзя выдвинуть вперед!
– Не может быть возражений! Русских надо добить. Тогда вслед за пехотой пустите кавалерию…
На своем вороном коне прусский король промчался перед неподвижным фронтом, выхватил шпагу.
– Во имя Бога, за Пруссию!
Ударили барабаны, солдаты все, как один, подняли правую ногу.
Но в это время в центре русских, за кладбищем, заблестели хоботы двухсот «единорогов». Сбросив чехлы, артиллеристы стали у орудий. Мастер Пермяков, торопливо пробегая между ними, проверял, все ли готово.
Румянцев на коне, сбоку от крайней батареи, подал команду:
– Слушай команду! Бомбардиры, пушкари, по местам! Вложи заряд! Забей заряд! Зажигай фитили!.. Огонь!
Раздался страшный гул. Все поле окуталось дымом. «Единороги» стреляли бомбами, ядрами и картечью, но особенно страшны были секретные гаубицы. Они имели расширяющийся канал ствола, и каждый выстрел такой пушки разбрасывал 25 фунтов картечи в самой гуще немецких колонн.
Лошадь Фридриха встала на дыбы, захрипела, сбросила всадника на землю, упала. Он вскочил на ноги, поймал чью-то лошадь, метавшуюся среди обезумевших людей, прыгнул на нее, оглянулся, выхватил шпагу.
– Сомкнуть ряды! За мной!
Поредевшие ряды гвардейцев сомкнулись, побежали за ним.
За русскими редутами они увидели несокрушимую стену штыков. Раздался залп. Лошадь короля стала оседать. Шляпа его упала. Де Катт протянул руку, помог пересесть на свою лошадь.
Эскадроны генерала Зейдлица карьером мчались в атаку.
В эту же минуту, которая казалась вечностью, король увидел тысячи русских солдат, с криком «ура» и со штыками наперевес бежавших в атаку, услышал страшный вой и свист. Казаки лавой неслись наперерез эскадронам Зейдлица. За казаками летели на своих маленьких конях башкиры в высоких шапках и калмыки, размахивая кривыми саблями.
Непрерывный гул орудийных выстрелов стоял над полем, окутанным дымом.
– Ваше величество, нас догоняют! – кричал де Катт, шпоря коня.
Король оглянулся. За ним неслось с десяток казаков, и впереди, размахивая арканом, скакал огромный казак в шапке с волчьим хвостом. Лицо его было изуродовано шрамами, глаза сверкали. Они пронеслись мимо королевского шатра. Несколько казаков соскочили с коней, бросились туда, остальные трое или четверо продолжали погоню. Король боялся оглянуться, ему чудился свист аркана. «Они поймают меня в петлю, как зверя на охоте…»
