Повести о Ломоносове - [62]

– Все перемены, в натуре случающиеся, такого суть состояния, что, сколько чего от одного тела отнимается, столько присовокупится к другому. Так, ежели где убудет несколько материи, то умножится в другом месте. Сей всеобщий естественный закон простирается и в самые правила движения, ибо тело, движущее своей силой другое, столько же оной у себя теряет, сколько сообщает другому, которое от него движение получает…

Сидевший впереди Василий Клементьев задвигался, хотел что-то сказать, но не решился.

Ломоносов взглянул на него:

– Опять в рот воды набрал! Ежели что неясно, о том спросить нужно…

Клементьев встал, покраснел, сказал негромко:

– Роберт Бойль* о сем другого мнения.

Ломоносов быстро повернулся к нему, глаза его загорелись, голос сделался резким.

– Славного Роберта Бойля мнение ложно. Запаяв кусок свинца в стеклянную трубку и превратив оный путем нагревания в порошок, он взломал ее, причем воздух со свистом оттуда вылетел. Взвесив порошок, Роберт Бойль нашел, что вес оного порошка больше куска свинца. И посему он решил, что особая огненная материя, сиречь теплород, к нагреваемому предмету присоединяется. Я же взял точно такой кусок свинца, в той же стеклянной трубке, предварительно взвесил как свинец, так и трубку, и путем нагревания свинец превратился в порошок. Вес оного от этого не изменился. Из того видно, что достославный Бойль впал в ошибку. Непрерывно текущий над обжигаемым телом и присоединяющийся к нему воздух увеличивает его вес. Между тем раз и навсегда следует принять закон о сохранении вещества при химических превращениях…

Впоследствии в тех же самых выражениях Ломоносов изложил закон сохранения вещества и движения на конференции в академии, а в 1760 году опубликовал его в «Рассуждении о твердости и жидкости тел».

Глава восьмая СЕМЕНА ВСХОДЯТ НА ПАШНЕ

«…И в знак преславной той годовщины в веселии поздравлять друг друга. По знатным проезжим улицам, у ворот и домов учинять некоторые украшения от древ и ветвей сосновых, еловых и можжевеловых против образцов, каковые сделаны на Гостином дворе. Людям скудным хотя по дереву или ветви над воротами поставить. По дворам палатных, воинских и купеческих людей чинить стрельбу из пушек и небольших ружей, пускать ракеты, сколько у кого случится, и зажигать огни. А где мелкие дворы, собрать пять или шесть дворов и зажигать худые и смоляные бочки, наполняя соломой или хворостом…»

Санкт-Петербург горел огнями, сотрясался от ружейной и пушечной стрельбы, ночные улицы его были заполнены оживленными толпами людей, стремившихся к Дворцовой площади.

На площади перед дворцом повара жарили целых баранов, раздавали калачи, обносили народ вином. Толчея была страшная! Перед Зимним дворцом, залитым светом тысяч разноцветных плошек, стоял огромный щит. На нем светящимися контурами была изображена окруженная двойными рвами и валом крепость с флагом и огненным вензелем императрицы. Под этим изображением – надпись, сочиненная Ломоносовым:

Явив щастливую премену,

Чего желал российский свет,

Прешла препятствий многих стену,

Восшед на трон, Елисавет.

На память для того и оной ночи в честь

Мы тщимся праздничны сии огни принесть.

Конные драгуны, расставленные шпалерами*, сдерживали толпу, охраняя проезд экипажам ко дворцу. Хотя уже стояла глубокая осень, снега не было, ночь была теплая. Одна за другой проносились кареты к главному входу. Бабы круглыми, испуганными глазами глядели на придворных, сияющих золотыми мундирами, в лентах и орденах, и ехавших с ними дам, полуобнаженных, с высокими прическами, на их драгоценности, сверкавшие в волосах, на шее, на пальцах.

– Голая, ей-богу, голая едет!.. Смотри, Ванька… – толкала толстая краснощекая баба в бок молодого парня, стриженного под скобку, в картузе.

– И ничего не голая, обыкновенное платье, как они во дворце ходят, – меланхолически сказал парень.

Вдруг в толпе прошло волнение. Среди блестящих экипажей медленно двигался «драндулет». В скромном кафтане и белом коротком парике ехал Ломоносов, рядом с ним сидела Елизавета Андреевна в белом бальном платье, но без всяких украшений.

– Ломоносов! – закричал кто-то в толпе. – Ломоносов! Ломоносов!..

Толкая друг друга, протискивались вперед ученики шляхетского корпуса*.

– Ура Ломоносову!.. – закричал какой-то юноша.

Глядя на светящееся ажурное здание, Ломоносов вспомнил, как несколько лет тому назад, тоже в годовщину восшествия на престол, ему пришлось читать торжественную оду.

Со времени основания академии составление од по поводу важных событий стало традицией. Раньше, когда их писал академик Штеллин, они имели характер простого поздравления в стихах. Оды эти, роскошно изданные, рассылались всем важнейшим сановникам, а императрице их преподносил президент академии. Их также продавали в академической книжной лавке. Таким образом, они читались и наиболее влиятельными лицами в государстве, и любителями литературы, и учащимися.

Ломоносов верил в могущество печатного слова, в то, что литература формирует мнение людей. И он в свои оды вложил новое содержание, пропагандируя идеи о пользе просвещения, о значении науки для развития производительных сил страны.