Повести о карме - [46]
Рассердится Ясухиро, выгонит.
А ведь моё пребывание в додзё только стало налаживаться! Появились деньги для оплаты занятий. Но едва я преподнёс сенсею увесистый мешочек, как выяснилось: за моё обучение воинским искусствам теперь платит служба Карпа-и-Дракона. И что прикажете делать? Трудиться с двойным усердием, дабы оправдать расходы казны — и не ударить лицом в грязь.
Вечерами, когда отец был в настроении, он занимался со мной. Раньше я втайне об этом мечтал. Вот, сбылось, правда, не так, как мечталось, совсем не так…
Ладно, хватит. Нечего ворошить прошлое.
Насколько я знал, Ясухиро вёл сейчас сложные переговоры с господином Хасимото, начальником городской стражи. Сенсей хотел, чтобы мой отец оставил службу и вел занятия в его додзё. Хасимото в целом не возражал, но выставил ряд условий. В ответ учитель выставил свои. Медленно и осторожно они приближались к решению — шаг, шажочек, остановка. Так крадутся два тигра к лакомой добыче: и вкусненького хочется, и драться желания нет, и лицо потерять нельзя. Встречались через день, пили чай или саке, любовались клёнами, пламенеющими на склонах гор, вели беседы, полные намёков и поэтических образов.
По крайней мере, так утверждали сплетники. Меня на эти беседы никто не приглашал.
— Просим прощения! — гаркнули за воротами.
— …прощения!
— Не здесь ли живёт…
— …живёт…
— Уважаемое семейство…
— …Торюмон?
— Да, Торюмон!
Я рывком распахнул створки. Здоровяк, стоявший на улице, от неожиданности отшатнулся и налетел на своего спутника — такого же громилу с тяжёлой корзиной в руках. Вторая корзина, сплетённая из полос бамбука, стояла на земле у ворот.
А парни-то знакомые!
— Доброе утро, Рэйден-сан, — оба поклонились с удвоенным почтением. — Господин Акайо передаёт вам свои наилучшие пожелания. Этот скромный подарок он шлёт в знак своего безмерного к вам уважения.
В ближней корзине лежала рыба. Лоснилась, отблёскивала на утреннем солнце. Сверху пристроилась лакированная деревянная коробка с неведомым мне содержимым. Из второй корзины наружу свешивались щупальца осьминогов. Щупальца вяло шевелились, намекая на свежесть улова.
Судя по испарине на лбах и румянцу на щеках, слугам довелось изрядно попотеть, чтобы дотащить «скромный подарок» до нашего дома.
— Морские окуни нодогуро! Свежайшие, только из воды! Копчёная скумбрия! Вяленый хирамэ[44]! Сушёные анчоусы! Креветки эби: отборные, в две ладони. И ещё…
Театральным жестом слуга приподнял крышку коробки:
— Тобико! Икра летучей рыбы!
— Не откажите, — пробасил второй. — Соизвольте принять!
Тобико я ни разу не пробовал. Знатоки хвалили её за сочность, нежность и сладковатый привкус. Но мало ли что болтают знатоки? Не с нашими доходами — в особенности, с прежними доходами! — баловать себя такими деликатесами! Это не взятка, сказал я себе. Решение вынесено, дело закрыто. Новому Акайо и его предприимчивой жене от меня больше ничего не нужно. Какая ж это взятка? Это подарок. Подарок удачу не спугнёт, это вам не дурная примета!
В животе предательски заурчало.
— Хозяин передаёт свои глубочайшие извинения…
— За что?
— За то, что не оказал вам…
— …достойный приём…
— …в первый раз!
— Глубочайшие!..
Что ж, не станем обижать хороших людей.
— Я не в обиде на уважаемого Акайо. Я с благодарностью принимаю его щедрый дар. Как он поживает? Здоров ли? Надеюсь, у него всё хорошо?
— Благодарим за заботу, Рэйден-сан!
— У хозяина всё хорошо…
— Разве что палец…
— Что же случилось с его пальцем? Надеюсь, ничего серьёзного?
Если честно, мне не было никакого дела до пальцев торговца рыбой, в чьём теле хозяйничал Весёлый Пёс. Но вежливость требовала проявить участие.
— Пустяки! — заверил первый слуга.
Он сердито зыркнул на своего товарища. Нечего, мол, языком молоть!
— Вчера хозяин по неосторожности отсёк себе левый мизинец.
— Рыбу разделывал, — добавил второй.
И хмуро уставился на осьминогов. Казалось, это они виноваты в несчастье хозяина.
— Очень жаль. Вы обратились к лекарю?
— Лекарь заверил, что всё заживёт.
— В лучшем виде!..
Чему тут удивляться? Чужое тело, чужое дело. Я вспомнил семенящую походку бабушки, когда она первые дни обживала отцовское тело. Разделка рыбы, непривычная работа. Небось, ещё и пьян был. Нет, удивляться тут решительно нечему.
— Передайте хозяину мои сожаления по поводу его досадного ранения. Советую ему быть поосторожнее. Надеюсь, на этом его неприятности закончатся.
— Ага, передадим!
— Передадим, Рэйден-сан!
— Слово в слово!
— Куда поставить корзины?
Я показал, куда. Выпроводил слуг со двора. Обернулся к О-Сузу и Мигеру, молча взиравшим на всё это богатство, благоухающее морем.
— Поход на рынок отменяется. Мигеру, выпотроши окуней! Потом О-Сузу скажет тебе, что делать дальше.
Я сурово посмотрел на О-Сузу. Служанка старалась держаться как можно дальше от безликого, но взгляд мой поняла правильно:
— Да, господин! Я ему скажу.
Мигеру кивнул.
— Вот и хорошо. Вечером нас ждёт пир горой!
На обратном пути из додзё надо будет купить саке для отца. Может, и мать выпьет чашечку. Какой же пир без саке?
2
«В другой раз, господин!»
Вечер стоял чудесный. Тёплый, сухой.
Воспоминания о пиршестве — м-м-м, объедение! — располагали к возвышенным чувствам. Полный живот и выпитое саке — к неподвижности. Лежа на циновке, которую Мигеру по моему приказу выволок на задний двор, я глядел в небо. Любовался ущербной луной. Напоминал себе, что ущербность — признак естественности бытия, а значит, луна прекрасна. Сказать по правде, полная луна мне нравилась больше.
