Повести - [84]

Последнюю часть статьи напечатали черными, жирными буквами, и эти строчки особенно бросались в глаза:

«Еще одно замечание о флоте. Скоростные «Ракеты» и «Метеоры» хороши, но они имеют специфическое назначение, к тому же лишены ряда удобств, свойственных паротеплоходам. Последних должно быть больше. Только учитывая многосторонние запросы советских людей, пароходство сможет успешно справляться с выполнением планов».

Вскоре в Камск приехал старший инженер из пароходства. На «Гряду» были составлены ремонтные ведомости, скалькулирован объем работ, утверждена смета и перечислены деньги заводу. Капитана срочно вызвали в затон. Был отозван из отпуска и механик. Когда оба явились в караванку, где обычно отсиживаются капитаны зимующих в затоне судов, первым, кого они увидели, был боцман Михалев.

— Не дали погулять? — с сочувствием спросил его капитан и осудил: — Как в бирюльки играют, честное слово! То на слом, то снова в дело. Что хоть случилось-то? Ты не знаешь?

— Знаю, — скупо ответил Семен Семенович. — Как бы не прокидаться такими пароходами.

Капитан посмотрел на механика: вон оно что оказывается, Семен Семенович сработал. Но ни капитан, ни механик ничего не сказали Михалеву, очень уж просяще-настороженным был его взгляд, а в лице и движениях столько деловитой озабоченности и готовности выполнять известный обряд обновления парохода, что у них не хватило духу в чем-либо обвинить боцмана.

И он, словно поняв их мысли, повеселел, принялся — все еще, правда, излишне суетливо — перечислять, что уже им сделано, припасено, заготовлено, с кем из начальников цехов есть договоренность о присылке на «Гряду» рабочих.

Ближе к весне вообще ни о какой виноватости боцмана перед капитаном и механиком не было и речи. И тот, и другой, проплававшие не один десяток навигаций, весной испытывали знакомое и волнующее чувство ожидания встречи с рекой, чувство, которое известно лишь истому речнику, для которого пароход в рейсе — это дом, а берег — всего лишь место, где он бывает в гостях. Кроме того, пришлось походить в кадры, требовать на «Гряду» штурманов, помощников механика, рулевых, кочегаров, матросов — одним словом, всех, кто положен по штатному расписанию. К весне все командирские должности были заполнены. Не получалось только с третьим штурманом, которого еще с осени выдвинули с повышением на другое судно. Но за неделю до выхода «в кадрах» сказали, что третьим штурманом на «Гряде» будет Валерий Николаевич Немцев.

До назначения на «Гряду» Немцев ходил в той же должности на «Севастополе», одном из пассажирских теплоходов линии Москва — Пермь. Был штурман худощав, высок, длинноног. Но была у него отличительная особенность: глаза такой неистовой, неправдоподобной голубизны, что казались синтетическими. Кроме того, он иногда после вахты играл на гитаре пьесу «Гибель «Титаника», которую выучил, овладевая курсом речного училища в Горьком.

На «Севастополе» состоялось знакомство Немцева с дочерью начальника бассейнового управления пути. В то лето дочь начальника кончила десять классов, и перед экзаменами в вуз отец отправил ее в круиз на теплоходе. Возомнив себя вовсе самостоятельной и потеряв девичью бдительность, бывшая десятиклассница за две недели сдружилась с Немцевым.

Когда «Севастополь» вернулся в Пермь, отцу и матери, встречавшим дочь, было заявлено, что во время рейса она вышла замуж. Штурман Немцев тут же предстал перед тестем и тещей во всем блеске накрахмаленного белого кителя, остро отглаженных клешей и неморгающих голубых глаз.

Тесть и теща оказались людьми, которые могут смело смотреть судьбе в глаза, принимать жизнь, какая она есть. Осенью была сыграна свадьба. Друзья Валерия Немцева, прослышав о свадьбе, прочили ему быстрое продвижение по службе: тесть считался на Каме фигурой видной.

После свадьбы молодая уехала в институт, а супруг стал ходить на работу в затон, где зимовал теплоход. В марте Немцев был уличен тещей в супружеской неверности и отлучен от квартиры. Затем суд расторг их брак, и из-за этого же пришлось ему сменить и место службы.

На «Гряде» Немцева встретили в общем-то доброжелательно. На торопливом общесудовом собрании он был избран редактором стенной газеты. Должность эта, как известно, предполагает наибольшую информированность, и поэтому штурман вскоре же узнал немало сокровенного об экипаже «Гряды» и в том числе о канители, в которую все попали из-за упрямства старого боцмана. И хотя боцман ничего плохого штурману не сделал, все равно в душе Немцева шевельнулось чувство неприязни к занудливому старикану, словно бы он, боцман, виноват в том, что молодой и способный штурман с транзитного пассажирского теплохода оказался на этой коробке.

В беседе с капитаном Немцев так и выразился, мрачно добавив, что коли все неладно складывается на «Гряде», если все против выхода судна, обязательно будет какой-нибудь компот. Капитан, однако, вопреки ожиданиям третьего штурмана посоветовал ему поменьше заниматься кулинарными предсказаниями, а обратить сугубое внимание на выполнение прямых обязанностей. Немцев понял, что капитан типичный службист и явно заискивает перед боцманом, у которого где-то в министерстве сильная рука. Капитану, разумеется, он об этом говорить не стал, а мысленно пожалел его за робость.