Повести и рассказы - [173]

— Выпьешь ракии, Али-Чауш? — предложил он турку. Тот не отказался. Опрокинув двадцать пять драмов, причмокнул мокрыми губами и с посветлевшим взглядом кивнул в ответ на приветственное пожелание Ковачева.

— Ракия в жару прохладу дает, — заметил Ковачев. — Не угодно ли еще одну?

И, не ожидая ответа, снова заказал еще двадцать пять драмов. Турок выпил и их, после чего шумно прополоскал рот водой.

Чтоб окончательно отвлечь внимание жандарма, Ковачев с лукавой улыбкой стал ему рассказывать скабрезную историю про одну софийскую турчанку, славившуюся легким поведением. Глаза сластолюбивого турка стали маслеными, и он, не моргнув, проглотил еще двойную порцию ракии.

«Сейчас самая подходящая минута незаметно испариться», — подумал Ковачев, бросая Левскому быстрый и многозначительный взгляд. Тот уже встал и поправлял галстук перед зеркалом.

Но дальше Ковачев с ужасом увидел, что Левский, вместо того чтоб незаметно исчезнуть, повернулся лицом к турку, отряхнулся и стал расплачиваться с мальчиком. Али-Чауш невольно обернулся и поглядел на него. Ясные и спокойные глаза апостола встретились с глазами Али-Чауша.

У Ковачева волосы встали дыбом.

Но он сдержался.

— Будьте здоровы! — учтиво приветствовал он Левского, как требует обычай.

— Будьте здоровы, эфенди! — кинул и Али-Чауш с небрежным поклоном и опять повернулся к собеседнику, чтобы продолжать интересный разговор.

Левский ушел.

Через полчаса Али-Чауш, вспомнив о своих служебных обязанностях, простился с Ковачевым и отправился на постоялый двор — смотреть постояльцев.

В это время трое жандармов, с победоносным видом наставив штыки в спину арестованных, провели по улице пятерых задержанных на разных постоялых дворах испуганных болгар.

Все они были русы и в черных куртках!

Ковачев, стоя в дверях кофейни Илчо, печально смотрел на эти жертвы дикого турецкого произвола.

Вдруг показался оборванный шоп, ведя в поводу навьюченную углем лошадь.

— Угля не надо ль? Дешево отдам! — крикнул он Ковачеву.

Тот взглянул и остолбенел.

— Левский! — промолвил он, боязливо оглядываясь по сторонам.

— Много не просим! Не желаешь?.. Воля твоя, господин!

И шоп медленно повел лошадь дальше…

Перевод Н. Попова

ЧИСТЫЙ ПУТЬ

Эпизод из жизни Васила Левского

Однажды у нас в комиссии по открытию памятника Левскому в Софии зашел разговор об этом великом проповеднике свободы. Все члены комиссии так или иначе лично знали Левского, и поэтому не было недостатка в рассказах о его смелости и бесстрашии в самых трудных обстоятельствах, сметливости и хладнокровии перед лицом опасностей, угрожавших его скитальческой жизни на каждом шагу. Все эти рассказы, один другого изумительней и невероятнее, бросали новый свет на моральную силу дьякона, прибавляли новые лучи к ореолу, окружающему в нашем воображении этот таинственный, почти легендарный образ. Изо всех наших первых революционеров только Левский выигрывает от знакомства с каждой новой подробностью его жизни. Остальные представляют из себя сочетание света и тени; у каждого есть своя оборотная сторона; их обаяние неизбежно меркнет под нескромными взглядами толпы. Приходится набрасывать покрывало на некоторые стороны их характера, некоторые моменты их мятежной жизни. Нелегка задача биографа, который решился бы описать их жизнь с фотографической точностью. Мы видели, насколько неудачной оказалась попытка Захария Стоянова{237} составить биографию Христо Ботева.

Только Левскому не страшно такое фотографирование. Каждая черточка его общественной и личной жизни, освещенная биографом, полней раскрывает нам его величие. Васил Левский — пример нравственной чистоты. Он не только доблестен: он добродетелен. Его жизнь — победоносное опровержение распространенной у нас теории о том, будто честность несовместима с революционностью. Васил Левский напоминает подвижников раннего христианства; недаром народ прозвал его «апостолом». Более меткого прозвища не давалось еще никому: апостол по призванию и по фанатической вере в своего бога — свободу Болгарии, он и по образу жизни похож на учеников Христа: трезвостью, нравственной чистотой и, несмотря на свой скептицизм, безупречной, подлинно христианской моралью. Левский не пил, не курил, не брал чужого и, подобно Карлу XII, не знал женщин. Вечный скиталец, бродяга, босяк, часто голодный, он был воплощением идеальной честности. Но подробная характеристика его личности — дело будущих биографов, а я хочу только рассказать об одном из многочисленных примеров его вошедших в поговорку хладнокровия и находчивости в минуту опасности.

Вот что рассказал нам один из членов комиссии, г-н И. Грозев.

В 1870 году И. Грозев, живя в Пловдиве, ездил по делу в свой родной город Карлово. Еще до его отъезда из Пловдива до него дошли весьма тревожные слухи о Василе Левском. Говорили, что дьякон находится в Карлове, что правительство об этом пронюхало и отправило туда кавалерийский отряд в сорок пять сабель под командой страшного Хаджи Исмаил-аги, которому приказано перетряхнуть все Карлово и добыть Левского живым или мертвым. Одновременно все местные власти получили приказ быть начеку и смотреть в оба. Каждая дорога, каждый постоялый двор, каждый подозрительный прохожий и проезжий попали под бдительный надзор жандармов. Узнав об этих чрезвычайных мерах турецкого правительства, решившего во что бы то ни стало разделаться с неуловимым и опасным революционером, Грозев стал беспокоиться не на шутку. Достигнув Средна-Горы и миновав село Чукурли, он увидал на противоположном склоне в клубах пыли скачущих по шоссе навстречу ему всадников. Он сразу понял, что это возвращающийся обратно конный отряд Хаджи Исмаил-аги. Грозев содрогнулся при мысли, что, быть может, эти турки конвоируют Левского. Но когда он поравнялся с ними, у него отлегло от сердца: дьякона среди них не было. Хаджи Исмаил-ага, который был знаком с Грозевым, остановил его; они поговорили о пустяках, выкурили по папиросе; потом турок пожелал Грозеву счастливого пути и поскакал со своим отрядом дальше.